На подворье собралась немалая толпа. Объявленный Драккайненом турнир слегка разгонял зимнюю тоску и обещал немало развлечений.
– Условия простые, – кричал Вуко с деревянной галереи над двором. – У меня на шее амулет. Камень на ремешке. Я сижу один в темной комнате, спиной к двери. У меня только деревянный меч и нож, детский. Кто хочет идти со мной в поход, должен войти сперва в сени, вооружиться такими же мечом и ножом, а потом войти в зал и отобрать у меня амулет. Все равно, как. У меня пять таких камней, и я возьму с собой пять человек, которые сумеют отобрать эти камни. Нельзя использовать другое оружие, чем то деревянное, которое лежит в сенях. Я не хочу, чтобы с кем-то случилась беда. Теперь я туда вхожу – и буду ждать. Предупреждаю: там темно. Удачи.
Он закрыл дверь в сени, а потом вошел в комнату. Передвинул одну из лавок и поставил ее напротив входа, попереносил железные лампы на треногах в случайные места, низко над полом растянул веревку, разбил об пол несколько глиняных кувшинов. Кое-где привесил к стропилам звоночки, взятые с конюшни, и пустой котел, который наполнил металлическими кубками и кувшинами.
Наконец отошел на другой конец комнаты, уселся на стол и положил на колени деревянный меч. Решил, что все готово, и налил себе меру пива в оловянный кубок.
– Это легко! Прежде чем вы досчитаете до ста, я выйду с амулетом, – кричал кто-то за дверью. – Сейчас увидите! И попытайтесь сделать это быстрее, чем Гьоллхад Каменный Волк!
– Это будет длинный день, – сказала Цифраль. – Но и тебе стоит чуть размяться.
В абсолютной темноте комнаты осторожно скрипнула дверь.
Гьоллхад и вправду вышел в рекордное время. Болельщики не успели сосчитать даже до девяноста. Вышел без амулета, но и без деревянного оружия, держась обеими руками за темечко. Ни с кем не захотел разговаривать, пока не лег на лавку, свернувшись в клубок, и только тогда слабым голосом попросил, чтобы ему принесли снег.
Смеркалось, когда Драккайнен снова вышел на галерею. Чуть прихрамывая, с подбитым глазом, шишкой на лбу и содранными, окровавленными костяшками на обеих руках.
– У меня было пять амулетов, – крикнул он. – Все пять у меня отобрали. Поздравляю победителей. Прошу прощения, но увидимся на завтраке. Мне нужно сходить в баню, а потом лечь. Плохо себя чувствую, как бы чего не повредил. И я немного устал.
Толпа искалеченных, избитых людей, прикладывающих к лицам горсти краснеющего снега, а то и перевязанные тряпками, выслушала его молча – и разошлась.
В тот вечер рано легли все.
– Грюнальди… – говорю я при виде камня, ложащегося перед моей тарелкой и непроизвольно щупаю опухшую щеку. – Я тебя сразу узнал.
Грюнальди со стоном всовывается за лавку и отчаянно осматривается в поисках чего-то мягкого, что не нужно слишком сильно кусать.
– Творога?
Он горячо меня благодарит, крошит творог в миску и заливает пивом.
– Грунф… Ты ужасно шумел, но тебе все равно удалось.
– Я специально, – отвечает он. – Хотел погреметь тем железом, чтобы ты не услышал, как я иду.
– Спалле. Поздравляю. Ты хорошо движешься в темноте, тебя почти не было слышно. Какое-то время я вообще думал, что ты не входил.
На стол ложится еще один амулет.
– Я Варфнир Бегущий-по-Склону.
– Это ты ходил осторожно, ощупывая дорогу мечом? Хорошо бьешься.
– Он у нас лучший, – говорит чуть завистливо Грюнальди. – Живет в моем дворе.
– А где пятый?
– Здесь!
Мы все замолкаем и смотрим, удивленные. Грюнальди качает головой и наливает себе пива.
– Да, это я! Сильфана Говорящая-с-Пламенем. Вам стыдно?
– Ты хочешь идти с нами? – спрашивает неуверенно Грунф.
– А что, думаешь, я не смогу? Что я из тех женщин, которые постоянно жалуются? Что я устану, испугаюсь или расплачусь? Я получила амулет или нет?
– Получила, – признаю я. – Таковы условия.
– А ты что, дурень? Не узнал, что баба?
– Было темно, – объясняю я. – А кроме того, она хороша. Вошла тихо как мышь, а потом притаилась и заставила меня ее искать. Знает, как пользоваться своей ловкостью и быстротой. Ей не пришлось быть быстрее или сильнее меня. Дала мне в лоб котелком, который я сам там повесил. Раскрутила его и приманила меня так, чтобы я получил по черепу. Если бы не закрылся… Это было хорошо. Только что скажет на это Атлейф?
– Я уже не ребенок, чтобы спрашивать у брата позволения, – заявляет Сильфана.