В сердце тьмы

Девочка сидит за чем-то, напоминающим прялку, и прядет. У нее старенькое платье, все в дырах, сквозь них видны кровавые шрамы от ногтей на коже. Я вижу, как она механически качает головой и очень быстро говорит по-английски со странным, угловатым акцентом. Особенно поразительна особенность оказания сознательного влияния на аспекты реальности, которые в рамках старой системы наблюдения оказались бы подвергнуты тирании материалистического осознания, а в новом свете должны уступить перед неосознанным использованием креативного разума. Благодаря исключению аспектов, относящихся к мифам материализованной объективации действительности, а также археокультуры, относящейся к самоподдерживающейся ерунде так называемой этики и привязанности к персональной индивидуализации, возможно будет достичь этапа креативного сверхсознания, полностью действующего на базе материальной реальности и способной к ее полному переформированию в акции креативно-творческие, каковые акты сделаются полностью автономным физическим бытием. Это мир, представляющий собой конечное объективное доказательство отсутствия сущностей, объективированных материалистически, и возможности формировать сущности как живые, так и вновь созданные, выводящиеся из сверхсознания. Дальнейшей целью было бы такое формирование социальной массы, чтобы освободить ее от археокультурных псевдоограничений, от зависимости, начиная с ценностей, после отказа от концентрации на мифе существования индивидуального единичного сознания. Благодаря этому, на дальнейших этапах будет возможно создание социальной массы, способной к достижению единства с суперсознанием и предпринимающей общие акты творения…

Я хватаю девочку за плечо, и английское бормотание обрывается на полуслове. Она поднимает на меня крысиную мордочку, шипит «Падаль!», а потом худая ручка с кривыми пальцами ныряет в мою сторону. Я уклоняюсь, поэтому она рвет сломанными ногтями собственную грудь.

Это девочка-краб. Я ее знаю.

Я сам ее спас.

– Бедняжка, она совсем рехнулась, – говорит кто-то из женщин, входя в комнатку и хватая девочку за руки. – Грюнальди нашел ее в лесу. Она совсем с присвистом. Болтает, но никто бедняжку не понимает.

– Я понимаю, – говорю вполголоса. Это не она с присвистом, а ван Дикен.

Который как раз пишет книгу.

* * *

– На что ты смотришь? – спросила Цифраль.

Драккайнен сидел в ошеломлении на полу своей комнаты и с неестественным интересом на лице осматривал старую осеннюю куртку, сшитую ему Синньей и Сильгой в несуществующем домике в горах.

– Погляди-ка, – бормочет он. – Во внутреннем кармане был сверточек с ягодами. А теперь вся куртка, сверточек, даже грязь, которой они были покрыты, светится. Они пронизаны песнью богов! У меня есть магическая куртка, Цифраль. Это как излучение. Можно положить нечто богатое на песнь богов в бочке – и через какое-то время получишь бочку, наполненную магической жидкостью. По крайней мере, я так подозреваю. А это означает, что оно ведет себя, как микроорганизмы.

– И что ты с этим хочешь делать?

– Постирать куртку, – говорю я. – А потом бросить в воду еще и ягодку.

* * *

– Воронова Тень, – торжественно начал Драккайнен, подавая карлику солидный бочонок. – Ответишь ли мне на вопрос без виляния, обманов и глупостей?

– Если буду знать, и если ты задашь вопрос, на который есть ответ. Мне подвесить Наконечник Правды?

– Objesi sebe ovo na kurcu, – сказал Вуко. – Каким образом мы можем куда-то переместиться песнью богов? Куда-нибудь далеко. Исчезнуть здесь и появиться где-то еще? Я знаю, что это возможно.