В сетях интриги. Дилогия

— Тс-с!.. — остерёг толстяка Бестужев, сам же вызвавший хитро на откровенность простоватого князя. — Не так уж крепко костите. Знаете: в таких палатах стены и те с ушами да с глазами. Охота ли вам ссориться с нашим высоковельможным правителем, регентом трона!.. Хе-хе-хе…

— Какой вы добрый да оглядчивый стали, ваше превосходительство! — угрюмо глядя на лисью, хотя и красивую ещё мордочку Бестужева, заметил толстяк. — Меня бережёте… И на том благодарствую. Вы-то уж знаете повадку Бирона, мёртвую хватку евонную, ась?..

— Знаю. Как не знать?.. Коли какая нужда — я у него в первую голову. Дружком считаюсь. Словно бы белый арап для милостивца служу… Ужли курляндец дойдёт до своего… Станет нашим правителем? — полушёпотом не то задал вопрос, не то поверил тайну хитрый интриган своему простому на вид, но тоже лукавому собеседнику.

— Видно, так! — почёсывая голову, согласился добродушно Черкасский. А его заплывшие жиром свиные глазки пытливо так и сверлили Бестужева, желая угадать: о чём сейчас думает, чего добивается общий слуга, сводник и предатель?

— Кому же боле! — видя, что Бестужев выжидательно молчит, продолжал Черкасский. — Кто иной из немцев дела наши, русские, столь хорошо знает?.. А ежели наши русачки… Куды их в правительство! Э… Служить умеем, да и то плохонько. Вот с борзыми… да пображничать… да с девчонками… наше дело. А этого ирода на все хватает!.. Уж, видно, ему и быть!..

— То-то! — подмигнув, с видом полного доверия заговорил наконец негромко Бестужев, нащупав подходящую почву в покладливом князе. — Приказал он мне бумагу эту самую… о регентстве сочинить… Вот она. Да боюся: вдруг как никто и подписать не пожелает!.. Либо сама не соизволит. Мне тогда беда! Плохо, князенька! И не довернёшься — бит! И перевернёшься — дран!.. Вот оно, житьё-то наше!

— Вам ли охать, ваше превосходительство! — возмущённый лицемерными причитаниями лукавца, заметил Черкасский с явной иронией в хриповатом, всегда сонливо-добродушном голосе. — Нешто такие, как вы, пропадают где-либо? Не-ет.

— Благодарствуйте за ласку, — не смущаясь, отразил неожиданный укол наглый, опытный царедворец.

— Почти, за што там желаешь! — совсем раздражённый такою меднолобостью, отмахнулся рукою князь и медленно, тяжело пошёл навстречу входящим министрам с Бироном и Остерманом впереди.

А Бестужев уже так и метнулся к дверям, стараясь хоть бочком, сзади поддержать еле плетущегося Остермана, которого с одной стороны вёл сам Бирон, а с другой — гофмаршал Левенвольде. Фон Менгден и Миних замыкали группу.

Все направились к угловому широкому дивану, куда и усадили Остермана. Остальные расселись тут же и на креслах, расставленных вокруг овального, преддиванного стола, покрытого тяжёлой плюшевой скатертью.

— Э-э-э-х! — усаживаясь с кряхтеньем, бормотал, словно извиняясь, граф Остерман. — Как плохо хворать!.. Вот и водят тебя, как малого ребёнка, на помочах…

— Ну, вас ли кому водить! — подхватывая намёк, откликнулся, дружески улыбаясь, гофмаршал Левенвольде.

— Само собою! — поддержал и Бирон. — Мы сами — все следуем по вашим стопам.

— Ну, тогда вам несдобровать! — снова прозвучал загадочным, зловещим ответом скрипучий, сдавленный голос «оракула», как звали графа при дворе.

Все переглянулись с явным удивлением и тревогой.

— Чего удивляетесь! — растягивая свой беззубый рот в лукавую усмешку, продолжал «оракул». — Вон стопы-то мои какие ненадёжные… Выдают меня каждый раз. Не служат, когда надо. По общей моде, видно, стопы мои поступают! — продолжал каламбурить остроумец. — Предательствуют в самую нужную минуту!.. Хе-хе!..

— Все шутите, уважаемый! — отозвался Бирон, не зная, как понять намёки Остермана.

— Шучу все, ваша светлость! Года мои такие: шутить либо плакать надо. Лучше же шутить. Как полагаете, а, ваша светлость?..

Бирон молчал, не находя подходящего ответа, и, увидя новых входящих, с довольным видом двинулся встречать обер-шталмейстера Куракина, начальника Тайной канцелярии, страшного для всех Андрея Иваныча Ушакова и генерал-прокурора, князя Никиту Трубецкого, которых только и ожидали, как главнейших представителей власти.

— Милости просим! — пожимая руки, говорил Бирон, совсем неузнаваемый в эти тяжёлые дни, такой любезный и ласковый со всеми. — Вас только нам и не хватало, милостивые государи мои!.. Просим к столу… Поближе!..

Все, после взаимных приветствий, уселись вокруг стола. Только Миних, пожимаясь, словно от холода, отошёл и уселся поодаль, у камина, положив ноги в ботфортах на решётку да изредка помешивая огонь, подбрасывая туда поленья, приготовленные рядом в круглом, закрытом ящике.

— Теперь почти все мы в сборе! — начал громко Бирон. — И первей всего оглашу я радостную весть: государыня, своего недуга ради, решила избрать сукцессора. Указ подписан, гласящий касательно его императорского величества, Иоанна Антоновича, как то и было общее наше упование. Следует ныне одному либо двум из нас, наиболее старейшим по рангам, принять готовый указ из дланей её величества. Кого избираете, государи мои?

— Остермана… Миниха… Бирона! — раздались одновременно общие голоса.