В сетях интриги. Дилогия

Дав «откровенные показания» на следствии о военном заговоре, совершив нечто вроде прикрытого предательства, капитан успел сохранить своё хорошее положение на службе, отделавшись строгим выговором за «неосторожность». А Бирон, очевидно надеясь совсем завербовать себе покладистого служаку, устроил Грамматина даже адъютантом при Минихе, к которому перешли почти все права и обязанности принца брауншвейгского.

Сейчас он явился, как и Миних, сопровождая группу кадет, которым разрешили видеть трёхмесячного ребёнка-императора.

Бирон находил полезным постепенно делать любимым и популярным будущего повелителя империи, от имени которого пока правил всей землёй.

Пропустив вперёд молодёжь, которая выстроилась небольшой линией перед кушеткой Анны, Грамматин остался ближе к дверям, в тени, ожидая дальнейших распоряжений.

— Ну что, дети мои! — ласково, с неподдельной материнской мягкостью обратилась Анна к юным кадетам, личики которых ярко розовели и от тесно затянутых мундиров, и от удовольствия, испытанного при мысли, что они гости у самого императора и матери-принцессы.

— Видели нашего государя? Как он вам понравился, мой малютка-император? Будете ли вы его любить? Станете ли беречь и защищать, когда придёт ваш черёд служить трону и родине нашей?

— Так точно, ваше высочество! — прозвучали стройно враз десять юных, звонких голосов. А крайний, правофланговый по знаку Миниха выступил вперёд, словно рапортуя, отчётливо проговорил:

— Обещаем служить верой и правдой, ваше высочество. Мы всегда его любили и раньше. Себя не пожалеем, чтобы угодить государю!

Сказал, сделал шаг назад и очутился на своём месте.

— Хорошо! Отлично, дети мои. Верю вам. Благодарю от души. Граф, прошу всех их записать пажами его величества! — обратилась Анна к Миниху, который стоял тут же у кушетки, внимательно наблюдая и за своей молодёжью, и за каждым словом, за малейшим изменением лица Анны.

Умышленно подсказав Бирону меру, переполнившую чашу терпения родителей императора, фельдмаршал, герой на поле брани, ловкий царедворец и любезник по манерам, а в душе тонкий политик и гибкий интриган, он больше недели выжидал, к чему приведёт последний удар Бирона. Правда, брат Юлии Менгден, ближайшей наперсницы Анны, уже явился к нему с осторожными предложениями. Но Миних, осторожный больше всех, сделал вид, что не понимает или не принимает всерьёз беседы. Ему хотелось войти в непосредственные сношения с Анной, которой он доверял больше, чем легкомысленному Антону, да к тому же ещё невоздержанному на словах и поступках в часы неумеренного пьянства, какому нередко предавался принц в сообществе людей, мало достойных уважения, чуть ли не своих слуг.

Но завязать личные сношения так, чтобы не возбудить подозрений у Бирона, это было не легко. Все знали, что и малютка-император и его родители окружены агентами герцога, которому доносили о малейшем событии, даже самом пустом, какое имело место на половине державного ребёнка, где помещались и покои родителей его.

Выжидая удобного случая, Миних нашёл, что ему было надо. Кадет, пожелавших видеть императора, взялся сопровождать он сам. И так расположил время, что надеялся найти Анну одну.

Расчёт его оправдался.

Анна, обласкав ещё несколькими словами юношей, осчастливленных теперь безмерно, протянула руку для поцелуя каждому.

— С Богом, дети мои. Вот баронесса угостит вас там чем-нибудь вкусным. Слышишь, Юлия?

— У меня все готово, ваше высочество! Идемте, молодые люди! Хотя по виду все вы совершенные девицы — не в обиду будь вам сказано! — слегка хлопая по щеке ближайшего, пошутила фрейлина, указывая путь молодёжи.

Грамматин по знаку Миниха ушёл за ними.

— Как мне прикажете, ваше высочество? Я тоже могу удалиться? — выждав несколько мгновений и видя, что Анна молчит, первым заговорил Миних. — Или будут ещё какие-либо распоряжения от вас?

И тут же сразу, меняя служебный сухой тон на участливый, наклонился к Анне, совсем дружески заговорил:

— Ваше высочество страдаете, как я вижу… Нездоровье это несносное… Мне так огорчительно видеть, свидетель Бог. И… если бы не это… я бы…

Не досказал, оборвал негромкую, доверчивую речь фельдмаршал, только глядит своими ещё молодыми, красивыми глазами в глаза Анне, словно ждёт от неё теперь ответа на свою затаённую мысль, просит почина к дальнейшей беседе на более важные темы.

И Анна поняла. С боязливым ожиданием поглядев на него, она слабо улыбнулась, словно поощряя к дальнейшему. Но он молчал. И женщина заговорила печальным, детски жалобным голосом, который так не шёл к угловатой, неизящной по стати принцессе, но не казался и фальшивым, благодаря совсем детскому, недоуменному взгляду её усталых, печальных глаз.

— Распоряжений?.. Ах, граф, не нам распоряжаться здесь. Мы с мужем просто заложники… пленные Бирона, волею случая прикованные к колыбели сына-государя. И эта моя болезнь… Сердце у меня сжимается… надрывается грудь от мучений. Кругом темно. Впереди ещё страшнее. И… ни одного человека, который пожалел бы нас… Решился бы помочь… Посмел бы…

Слёзы хлынувшие не дали ей говорить.