В сетях интриги. Дилогия

Если холодный расчёт и давнишняя ненависть к выскочке-проходимцу Бирону двигали поступками графа до этой минуты, то сейчас вид неподдельной скорби и мук этой женщины, стоящей на недосягаемой, казалось бы, высоте, а на деле — поруганной в её лучших чувствах, матери и жены, заключённой в блестящую, но тем более безотрадную неволю, — всё это тронуло до глубины души впечатлительного фельдмаршала. И вообще женские слёзы влияли на него очень сильно.

Подсев к Анне, он осторожно взял её руку, бессильно висящую вдоль тела, и почтительно поднёс к губам.

— Ваше высочество, успокойтесь, прошу вас. Право, мне кажется, дело уж не столь мрачно обстоит, как вы полагаете. Все неприятности минули. Понемногу позабудется минувшее дурное. И для вас, и для принца Антона настанут счастливые, светлые дни. Тестамент составлен ясно: только дети ваши и принц Антон имеют право на трон Российской империи… Никакие голштинские принцы вас устрашать не должны. Остерман тоже знал, что писал, составляя сию бумагу первой важности! Император незаметно подрастёт… И тогда все враги ваши будут у вас под каблучком! Вы же сами понимаете, принцесса!

— Нет! Никогда! Не дождаться нам того никогда!.. Мы здесь узники. Не смеем видеться ни с кем, не решаемся послать никуда никого из наших покоев, чтобы не взбудоражить целую свору шпионов, следящих за каждым нашим шагом, за малейшим движением… Последний нищий в государстве свободнее и безопаснее, чем я, чем мой супруг. Не кивайте головою, вы сами знаете: это так! Но всё же и у нас остались друзья. Бог не совсем покинул нас. И странные вести стали доходить в эту нашу раззолоченную тюрьму. Видит Бог, я не могу молчать… Я слабая женщина, я мать! И я вам открою… Можете передать самому Бирону мои слова, можете делать что хотите.

— Принцесса, неужели вы допускаете! — с неподдельным негодованием вырвалось у него. — Как мне больно… Миних — солдат, не царедворец! Миних никогда ещё не был предателем и не будет. С женщинами он не воевал, да ещё при помощи подлых средств! Вы смело можете открыться мне! Честь и Бог — порукой в том, принцесса.

— Да, что-то говорит мне, что это правда. Я тут узнала… Ходят слухи — этот презренный… бывший… фаворит готовит нам новые испытания, новые муки. Он втёрся в доверие к тётушке-цесаревне, низкий пройдоха, лизоблюд… Её партия довольно сильна, особенно в народе, не только при дворе. За неё почти вся гвардия, столь ненавидящая регента. Но когда этот грязный обольститель станет супругом Елизаветы, как он о том мечтает… Тогда войска поневоле с ним помирятся. И она взойдёт на трон. Он сам возведёт её… по нашим телам… по голове нашего сына, увенчанной российскою короной… Я вижу это. Он не постесняется ничем. И нам нет спасенья! А по столице ходят слухи, им же пущенные, как я и муж мой браним всех русских. Как принц Антон всех министров и членов синода сбирался кинуть в Неву, подготовляя военный переворот… Как?! Боже, всего не передать! И мы бессильны. Мы здесь в тюрьме, откуда ни один звук не достигает до народа!

— Если вы уж все знаете… — развёл руками Миних. — Оспаривать не буду. Но я не думаю, чтобы все эти происки ему удались. Царевна хитра, несмотря на свой беззаботный, простой вид. Гвардию он тоже не обманет. И, наконец, есть же Бог на небе!..

— Есть! Я верю! — в каком-то порыве вдруг подхватила Анна. — И только вашими руками, граф, Он может спасти нас. Если вы пожелаете… Молю вас… на коленях готова заклинать!.. Спасите… Вы можете влиять на изверга. Скажите ему, чтобы отпустил нас в Брауншвейг… С моим сыном… Мы отречёмся от всего: от прав сына, от русских субсидий, от всякой власти! Только б свою жизнь сберечь, сберечь нашего мальчика. Иначе он кончит свои дни в заточении, в нужде… если не под ножом убийцы! Все знают нравы этой страны, когда совершается дворцовый переворот. Молю вас: защитите сына. Бирон вам так много обязан. Вы помогали его возвышению. Ваш голос поддержал его в решительную минуту, когда он ещё не был правителем и мог им не стать. Он должен вас послушать!..

И она умолкла, глядя с мольбою на него в ожидании ответа.