В шаге от пропасти

Мистер Линкольн представлял из себя человека за шестьдесят, с рыхлыми, гладко выбритыми щеками. Очки, надвинутые на переносицу, делали его похожим на профессора. Один из главных судей страны, самый уважаемый гражданин, был вынужден терпеть постоянное унижение в глазах других. Безупречную репутацию всего за пару лет сгубила его собственная дочь.

Блондинка вытянула губы трубочкой и уперлась спиной в дверной косяк, ожидая выговора или хотя бы какой-то реакции. Опять это пронизывающее молчание и раздражающие глотки жидкости утреннего кофе. Он так предсказуем в своей манерности. Девица закатила глаза и отвернулась, желая поскорее подняться наверх, однако низкий голос одернул её со спины:

– Подойди, – прозвучал тон, не терпящий возражений.

Она натянуто улыбнулась и сделала несколько шагов в комнату, где сидел отец. Всё вокруг вызвало чувство отвращения. Эти бежевые стены, насквозь пропитанные снобизмом, наводили чувство неимоверной тоски и разочарования.

– Ты, должно быть, счастлива позорить меня. В последнее время это стало лучшим из всех твоих талантов, – не отрывая глаз от текста, произнес мужчина.

– Рада, что ты заметил. Я старалась, папочка, – с ужимкой произнесла девица заплетающимся языком.

Газета мгновенно отлетела в стену, а столик с чашкой заметно пошатнулся.

– Руби! Посмотри на себя! Посмотри, кто ты такая!

– Хм, – она сдула волосы с лица, подняв голову, – ну, я твоя дочь.

– Ты грязная, пьющая наркоманка, только что вышедшая из притона.

– Ну, это я уже слышала, – девушка вышла из комнаты, направившись к холодильнику.

Руби протянула руку к дорогому сервизу из королевского хрусталя, который являлся гордостью семьи и использовался только по праздникам, и вытащила оттуда стакан, а затем плеснула в него виски.

– Что ты делаешь?

– Завтракаю, – она издевательски пожала плечами.

Мужчина рывком выхватил посуду из рук дочери, с грохотом поставив на стол. Он схватил её за подбородок, а затем притянул к своему лицу, взглянув ей в глаза.

– Хватит так со мной… Хватит так с этой семьей! Хватит меня унижать! – он окончательно перешел на крик. – Теперь всё будет иначе, я всё решил.

– М, и что на этот раз? Клиника для душевнобольных или пансион «благородных девиц» при Кембридже?

– Ты уйдешь из этого дома. Навсегда. Ты выйдешь замуж!

Виски полился изо рта на пол. Истерический смех заполнил всё пространство, а сама девица чуть ли не рухнула на пол, выставив руки вперёд.

– Мы не в долбаном Средневековье, нужно… моё письменное согласие! А ты его не получишь!

– Уже получил. Ты зря взяла себе подпись покойной матери, её я научился ставить ещё в колледже.

Руби осталась сидеть с открытым ртом, пока её глаза начали медленно слипаться. Действие наркотиков ещё не закончилось, и сейчас это явно не было ей на руку.

***

Следующие воспоминания были очень отрывочными: Холодный душ, руки прислуги, ткань, вновь вода и запах лавандового мыла, запах которого она ненавидела. Но девушка словно находилась в прострации. Она не могла говорить, а порой казалось, что даже дышать.

Всё смешалось: лица, слова, события. Она тонула в беспросветной тьме, в которой оказалась по собственной воле.

***

Руби очнулась в кожаном салоне автомобиля. Открыв глаза, оглядела низ своего платья. Рядом сидела её гувернантка, безучастно смотрящая в окно.

– Ненавижу розовый, – прошипела Руби, взявшись за юбку.

Голова слегка кружилась. Её тело всё ещё было слабым, казалось, что истощенным. Руби не помнила, сколько дней назад ела, но сейчас это не так волновало. Первой мыслью, промелькнувшей в её рассудке, стала мечта о стакане холодного виски или мартини. Может, стоит задать вопрос домработнице отца? А что она скажет? Эта женщина делает лишь то, за что ей платят. Так что понимания, а уж тем более жалости от неё ждать вряд ли придется.

Именно от этого Руби бежала всю жизнь: холод и непринятие. С тех пор как несколько лет назад умерла её мать, она не вылезала из клубов и полностью лишилась своей репутации в университете, откуда её быстро исключили. Даже забавно: люди так быстро покупаются на слухи. Дочь уважаемого судьи, носителя аристократической фамилии, но вот несколько нетрезвых появлений и смелых фраз – и тебя ненавидят, осуждают. Старухи в бриллиантах, ещё недавно славившие твои ангельские глаза и благочестивый вид, шепотом называют героиновой шлюхой, но только очень тихо, дабы не запачкать свою культурно выстроенную речь. Хочется кричать, обвинять, бежать – но сил хватит лишь на дыхание.

Чёрный «роллс-ройс» свернул на лесную дорогу, прямиком в огромные ворота. Атмосфера показалась жутковатой, ведь на шпиле здания красовалась скульптура льва с открытой пастью. Тихое нелюдимое место напоминало замок Дракулы из городских легенд. Туман плотным слоем покрывал крышу, а небо – синими тучами. Собирается гроза.

Неужели отец настолько её не любит, что заслал в это жуткое место?