В шаге

Я снова посмотрел на экран и даже подвигал мышкой. Константинопольский намёк понял, этики чувствительнее тараканов, снял шляпу с колен и поднялся, красивый и благородный, как князь Трубецкой на параде.

– Всего лишь, – произнёс он церемонно, – поинтересовался вашими мотивами. Повлиять на вас не могу, да и не стану. Действуйте, как считаете нужным.

Я с иронией в глазах ответил предельно вежливо:

– Спасибо за разрешение. Обязательно воспользуюсь. Как сейчас, так и вообще. Позвольте работать дальше?

– Позволяю, – ответил он как можно более безразличным голосом. – Всяк тратит своё бесценное время жизни как хочет.

Я сделал вид, что всецело занят значками на экране, Константинопольский сухо поклонился и пошёл к выходу из кабинета, прямой и красивый, словно и походке его обучали балерины из Александрийского театра.

Дверь за ним закрылась тоже интеллигентно тихо, я некоторое время смотрел в неё бараньим взглядом, стараясь понять, что за послание мне принёс и оставил.

Ежевика с ним бывает чаще, чем мне говорит. Правда, я не спрашиваю, а она не считает нужным рассказывать. Во-первых, мне неинтересно, чем живут этики, во‐вторых… учитывает, что, возможно, мне будет неприятно.

А он, похоже, предупредил, что его натиск только усилится. Этика этикой, но у него есть те козыри, которых нет у меня, как человека всецело занятого наукой.

Этики, по нашим меркам, не только бездельники, что разглагольствуют о высоком искусстве и сибаритствуют, но ещё и тормозят научно-технический прогресс высокопарными рассуждениями о каком-то особом пути, когда человек будет развиваться изнутри, а не снаружи.

Константинопольский, однако, говорил о Ежевике в самом деле искренне. Я это ощутил, хотя не этик, он в самом деле постарается окружить Ежевику заботой, что для неё ново и непривычно. Живём в достаточно комфортном мире, в добавочной опеке не нуждаемся…

Или нуждаемся? Вон Константинопольский окружил её вниманием, а ей это, похоже, нравится. Это помимо театров и вернисажей, что тоже экзотика в нашем рациональном мире, словно поездка в какой-нибудь Бангладеш, где попугаи на помойках и обезьяны срут на улицах.

Не хочется думать, что срабатывает ещё и общественная значимость. У него выше уровень связей, шикарная квартира во Флориде плюс вилла в лучшем месте Лазурного Берега во Франции. Он не скрывает, что на банковском счёте в его распоряжении около сотни миллионов долларов, как главы фонда по развитию этики. Правда, сейчас это не то, чем можно завоевать женщину… но только в теории, на самом же деле свою песчинку на чашу весов бросит.

Глава 2

Фауста в последнее время вижу всё чаще нахмуренным, со сдвинутыми над переносицей бровями. Они у него лохматые и кустистые не по возрасту, по их приподнятости, изгибу или наклону можно понять, что с ним происходит.

– Что-то тревожит? – спросил я напрямик.

Он покачал головой.

– Да нет, все идёт даже с опережением. Но вот это опережение несколько…

– Пугает? Ещё больше, чем меня?

Он с сочувствием заглянул мне в глаза.

– Вас тоже? Психологи говорят, даже самые прочные семейные узы распались бы, если бы наши мысли были написаны у нас на лбу. Но нейролинк, который опробуем уже на этой неделе, именно это и сделает!

– Устаканится, – успокоил я. – А психологи ошибаются чаще всех на свете. Это не погоду или фондовые биржи предсказывать. Хотя и там постоянно мордой об стол. Но им проще, всякий раз говорят, что это не они ошиблись, а погода.

Он сказал с неохотой:

– Искренность в небольших дозах опасна, в больших – смертельна. Не зря же говорят «только не поймите меня правильно!».

Я сказал нетерпеливо:

– Мы всего лишь готовимся заменить чип нейролинка второго уровня на чип третьего!.. Мир не перевернётся. А потом… суп с котом. Как-то разрулим. До этого же получалось? Даже с атомной бомбой живём!

Он пробормотал:

– Спасибо. Но всё же… У вас что, ответ был наготове?

– Думаешь, – огрызнулся я, – меня такое не посещает?.. Гони в шею. Много чего натворили непотребного, но как-то уживаемся, да ещё и удобства нашли. А с нейролинком мы же и отработаем, так что всё в наших пролетарских руках. На себе, как на подопытных мышках. Нет, на мышках уже сделано, а как на свинках! Кого-то уморим, но наука требует жертв больше, чем искусство. За науку умереть как бы благороднее?

– Добрый вы, – буркнул он. – На похоронах ещё и слезу выроните?.. Ладно, всё равно надо спешить, а то в других странах хлебалом не щёлкают.

– То-то и оно, – сказал я с тоской. – Никто не успевает просчитать, что может случиться и есть ли впереди пропасть, наращиваем скорость…

Он зыркнул внимательно, директорскую браваду видит, не всё в наших руках, хотя вроде бы и в наших. Говорят, у книг своя судьба, так вот и у всех наших достижений и открытий тоже своя. Дальше они сами, сами, как только у них и получается! Или чёртов рынок виноват? Кругом одни предатели.

– Прогресс, – сказал он с тоской, – сам нами рулит. От людей ничего не зависит. Он сам по себе, а мы только винтики в его гигантариуме. Нам осталось только ждать, куда приведёт.