– Любое открытие приносит много щастя, но в нём и капля горечи. В этом столетии впервые за всю мировую историю накормили население всех так называемых развитых стран, где страдали от засух, саранчи, морозов, наводнений… И что же? В эру благоденствия и сытости пошла эпидемия ожирения и гиподинамии… Так и с нашим нейролинком. Он даст миру много, но кому-то прищемит пальцы. А то и не пальцы.
Страйдер сказал встревоженно:
– А что дальше? Обязательно разработают проги, что будут блокировать доступ. Не только наш Джин над этой задачей пашет в поте лица, но и другие разработчики. Думаю, таких сперва будут просто не допускать на высокие должности, а потом и вообще куда-то отселят, дабы не смотрелись соблазном.
– Будут обращения в суд, – сказал я.
– Но юристы докажут, – парировал он, – что «закрытые» живут свободно и вольно, ни в чём не ущемлены, никто за ними не следит. Если желают войти в правительственные структуры, препятствий не будет, но должны принять их дресс-код, то есть открытость нейролинка. Вообще открытым будут доверять больше во всём, потому что если человек закрыт, то кто знает, что недоброе замышляет?
Я пробормотал:
– Вы это Анатолию скажите.
Он сказал сумрачно:
– Как с ним спорить? Если его пистолет дал осечку, тут же собьёт с ног рукояткой.
Я прожевал кусок бифштекса, ответил сдавленно:
– Его энергии хватит, чтобы заменить одну из атомных станций.
Из-за соседнего столика сказал Уткин:
– Термоядерных. Она нескончаема, только вся в выхлоп…
– Не вся, – уточнил Фауст корректно, – он тащит на себе половину работы отдела, ну а так, конечно, если бы всю его энергию да в мирных целях…
Помолчали, так как принесли второе, а когда расправлялись с ним, я услышал, как от стола с Анатолием донёсся его энергичный голос:
– Вы все дураки!.. Ретроказуальность!.. Глобальный Интеллект не сможет развиваться без этических принципов!.. Потому для него всемирное воскрешение предков является единственно верным решением, является мерилом того, перестроим вселенную или же останемся троглодитами…
– Мы уже троглодиты, – сказал со вздохом Страйдер.
– Ну хоть не кистепёрые рыбы, – утешил Фауст. – Анатолий есть Анатолий. Слишком умён и высокомерен, чтоб кого-то слушать.
И всё же даже прекрасный обед, общение с коллегами и вообще приятная атмосфера обеденного перерыва не сгладили неприятного впечатления от визита Константинопольского.
Только вернулся и сел за экран компа, как перед глазами всплыло его приятно улыбающееся лицо с прищуренными глазами. Да, доктор наук, поставленный Академией наук во главе Совета по этике. Тридцать два года, молод, хорошая спортивная фигура, остроумен, всегда тщательно одет, везде старательно заводит и укрепляет связи.
Я на год старше, но всё ещё кандидат, хотя публикаций хватит на три докторских, однако всё некогда, слишком много не имеющих ничего общего с наукой условий, надо же написать, представить и защитить, потому так и остаюсь мэнээсом, в то время как в моём коллективе уже двое защитили докторские.
Так что по формальным признакам проигрываю по всем статьям. Но сейчас наконец-то живём в мире, презревшем формальности. Раньше кандидата не поставили бы руководить докторами, а сейчас смотрят на то, кто что умеет, а не какого цвета у него диплом.
Ежевика всё же сходила с Константинопольским и в Большой, и в Малый, а потом в концертный зал на гастроли какой-то знаменитости с куриными мозгами, зато громким голосом.
Я постарался не выказывать недовольства и некого смутного разочарования, всё-таки каждый из нас личность, своё пространство оберегаем, так что я сам приготовил поздний ужин, поставил на стол её и свою тарелку.
– Или ты там поужинала?
Она помотала головой, короткая стрижка чуть встряхнулась и послушно вернулась на место.
– Нет, только пирожок в буфете. Спасибо, ты очень заботливый!
– Да? – спросил я с сомнением.
Она торопливо ела, как изголодавшийся котёнок, но всё равно тараторила и тараторила, переполненная впечатлениями.
Я смотрел с сочувствием, но помалкивал. Сейчас что-то говорить бесполезно, всё отметёт, как враждебные и гнусные выпады, хотя вообще-то ничего не имею против искусства, просто понимаю: любое искусство всего лишь позолота и вышивка на нужном для работы комбинезоне.
Но такое не скажешь ни самому человеку искусства, который вообще-то это и так знает, ни тем более фанатам этого странноватого увлечения человеков. Но как-то сумели внушить себе, что руины древнего святилища варваров должны вызывать умиление, священный трепет и охраняться государством и что наложенные на холст краски в известном порядке могут стоить десятки миллионов долларов, но самый большой и непонятный вывих в их мышлении, что чем вещь стариннее, тем ценнее.
Полная противоположность человеку мыслящему, для которого всё новое почти всегда лучше и потому ценнее старого. Но быть мыслящим трудно, даже очень трудно, потому немало таких, что не выдерживают, скатываются кто в депрессуху, кто уходит в буддизмы, идёт на природу в дикие места, чтобы что-то там понять и почувствовать, хотя там свихнуться можно ещё больше.