В шаге

– Да тут так весело, не ожидала!.. Они все такие прикольные!.. И умные ребята, так и сыплют шуточками… Я ещё задержусь, тут только разгорается!

Я сжал себя в кулаке так, что пискнуло, но произнёс тем же нейтральным голосом:

– Ну, если весело, почему не веселиться?

Она сказала с облегчением:

– Я тоже так думаю. Хорошо, продолжу. Меня не жди, тут закончится разве что к утру.

Я ответил тем же голосом:

– Мы так не веселились со студенчества.

– Да, тут классно!.. До завтра!

Она отрубила связь, я сидел неподвижно с сильно стучащим сердцем. Какого хрена меня так тряхнуло?.. Ну задержится она на той вечеринке. Ну даже пойдёт с кем-то в его квартиру или в номер гостиницы… Она свободная, как и я свободен.

Мы держимся за свои свободы, нам бы только привилегии, не ущемляя себя ни в чём, но так не бывает, потому смирись, что после вечеринки кто-то поведёт её трахать, как делал и ты в таких случаях.

Это всё понятно, я должен принять, это же как дважды два, чего я дёргаюсь, как какой-то грёбаный этик, что живёт не верхним отростком спинного мозга, а нижним?

Я закрыл глаза, чтобы не видеть те сволочные картинки, что с готовностью начали проступать в подробностях, но под опущенными веками стали ещё отчётливее и ярче.

С полудня нового дня на обширную площадь перед зданием института начал стекаться народ, заполняя её от центра и во все стороны.

Раньше подумал бы, что на праздник, все весёлые, ярко одетые, с гроздьями воздушных шариков над головами, разноцветных и с надписями, отсюда не прочесть, но Фауст сказал с недоброй усмешкой, что будет митинг, а потом шествие.

Я пробормотал:

– Митинг? За демократию или за севрюжину с хреном?

– Сами пока не знают, – сообщил я. – А потом как повернётся. Сперва с танцами и песнями, а как подойдут радикалы, то дальше уже по-радикальи.

Подошли Уткин и Страйдер, но пачку сигарет никто не вытащил, курилка изначально стала разгрузочной болталкой, с брезгливостью посмотрели поверх перил балкона на разрастающуюся в ожидании веселья толпу.

– С радикалами и прочий народ начинает радикалить, – обронил Уткин недобро. – Это же так круто выпустить из себя зверя!.. Сейчас «приличный человек» уже ругательство, а законопослушный что‐то вроде придурка среди весёлого и раскованного люда Флинта…

Страйдер буркнул:

– Панем эт цирцензес. Голову наотрез, там нет ни одного с высшим образованием!.. Подростки, разнорабочие и всякие люмпены, потерявшие работу или очень уж недовольные ею. Но на лучшее не берут, вот и готовы разрушить весь мир…

Я покачал головой.

– Не рискуйте. Там есть и с высшим, ибо что теперь высшее?.. Кто вообще теперь без высшего?.. Только подростки.

Он сказал, защищаясь:

– Я имел в виду взрослых.

– Взрослые тоже разные, – сказал я с сожалением. – Высшее не гарантирует хоть каплю ума. К сожалению, теперь это просто корочка.

– Ну да, – согласился он, – при приёме на работу на дипломы теперь не смотрят. У всех ими стены завешаны от прихожей и до туалета.

– Пора обои выпускать в виде дипломов, – буркнул Страйдер ещё угрюмее. – А что? Новинка. Можно такие бабки срубить.

Заслышав наши голоса или увидев на дисплеях, вышли из лабораторий и подошли ещё Анатолий и Влатис. Анатолий взглянул на площадь и с тяжёлым вздохом отвернулся, Влатис продолжал рассматривать с интересом натуралиста, увидевшего нетипичное поведение муравьёв.

– Катон, – произнёс он, – когда нужно было обратиться к народу, начал так: «Тяжело говорить с желудками, у которых нет ушей». Ещё хуже, что нет и мозгов. А у кого есть, в толпе отрубаются начисто.

– Да, – согласился Анатолий, – стадный инстинкт рулит! Когда-то именно он создал общество и сделал людей царями природы!.. Но к звёздам, увы, вряд ли…

Влатис аристократически наморщил нос.

– Революция, – изрёк он, – каникулы жизни!.. Сколько ни давай толпе свобод, ей всего мало, пока существует хоть что-то запретное… Это у нашего директора в крови.

Фауст быстро взглянул в мою сторону.

– А он при чём?

– У всех у нас в крови, – пояснил Влатис, – но он как бы символ!.. Даже он – дикий разрушитель в своей тёмной и полной непристойных тайн душе. Но, в отличие от нас, держит себя в кулаке так, что пищит, но поступает по уму! Ум – это тот же разум, хотя и не совсем, но если смотреть сбоку и вприщур, то вполне.

Анатолий повернулся, взглянул на толпу и с ещё более тяжёлым вздохом повернулся к ней спиной.

– Человек рождён не для удовольствия, – сообщил он нам веско, – а для радости. Но толпа разве понимает разницу? Чем и пользуются всякие поджигатели народных протестов, революций и даже войн.

– И становятся президентами, – сказал Уткин язвительно, – после чего спешно закручивают гайки и диктаторствуют так, что Калигулы воззавидуют.

Фауст потёр ладони, словно вытирал их после омовения, сказал со вздохом:

– Если чё, я в лаборатории… В старину народ составляли святые, а не толпа народа. Сейчас святых заменили учёные мирового класса! Однако толпа всё ещё уверена, что она и есть народ.

Влатис направился к двери своего кабинета, буркнул: