В шестнадцать мальчишеских лет

…Они сидели друг против друга на вытертом коврике, подогнув ноги по восточному обычаю, в темной конуре на корме огромной баржи. Петров, за последние дни отощавший до неузнаваемости, с огромными лихорадочно блестевшими глазами и черными ввалившимися щеками, жадно затягиваясь, курил папиросу, набитую ядовитой зеленой травой — высушенной коноплей, — которую на Востоке называют "планом". Это разновидность среднеазиатского гашиша, довольно сильный наркотик, к которому прибегают люди, желающие забыть о своих горестях и пару часов пожить в призрачном мире дурмана. Собеседник Петрова, смуглый, с лохматыми бровями и орлиным носом абхазец или азербайджанец, одетый в грязную, старую черкеску и фетрозую шляпу, лениво, прикрыв глаза, цедил:

— Я переведу. Почему не перевести. Дорого будет стоить!

— Сколько? — спросил Петров.

— Пять тысяч! — помолчав, сказал абхазец.

— Хорошо! Когда пойдем?

— Сейчас! — легко вскочил на тонкие ноги мужчина. — Путь длинный, длинный! Шибко трудный. По горным тропам ходить можешь? Где козел боится, ты не боишься? Голова не кружится?

— Не боюсь! — мрачно ответил Петров. — А пистолет мне дай сейчас, иначе никуда не пойду. Знаю я вашего брата!

— Шибко хитрый человек! — прищурился абхазец. — Зачем обижаешь? Ты покупаешь, я продаю. Тебе в Турцию надо, я тропинку знаю! Чего еще? На, держи! Бьет на двести шагов без промаха.

— Да уж не беспокойся, не промахнусь! — проворчал Петров, пряча в карман пистолет ТТ и обойму патронов.

Ночью они вышли из города и через три дня оборванные, усталые залегли на каменистом плато, потрескавшемся от жары и лишенном растительности. Плоскогорье круто обрывалось. Внизу змеилась речушка, быстрая, как ртуть.

— Турция! — коротко сказал абхазец. — Деньги давай. Сейчас там будем.

Петров вынул из кармана пачку сторублевок и пересчитал.

— На!

Он тяжело дышал. Не верилось, что через полчаса будет в безопасности — навсегда! Они гуськом стали спускаться по узкой тропинке, Петров впереди, абхазец сзади. Обернувшись, Петров увидел, что проводник нагнулся и, кряхтя, снимает узкий сапог:

— Иди, иди! Там, на берегу жди. Не останавливайся.

Нельзя! Я сейчас…

Петрову показалось, что абхазец прячет глаза. Сделав несколько шагов, он услышал шорох, сухое щелканье и тут же, поняв в чем дело, ничком упал на землю. Грохнул выстрел, над головой, задев волосы, просвистела пуля. Вскочив, Петров спрятался за камень. Проводник хладно- кровно целился из пистолета. Петров достал из-за пазухи свой ТТ и плавно нажал курок. Абхазец, не вскрикнув, свалился на камни. Когда Петров наклонился над ним, он был еще жив.

— Что ты сделал? — спросил Петров. — Куда завел?

— Там Турция? Отвечай!

— Нет! — прошептал проводник, прикрывая глаза. — Не убивай!

— Где граница?

— Не здесь… В другой стороне. Далеко… Не убивай!

— Собака! — сказал Петров и два раза выстрелил абхазцу в голову.

Потом закрыл лицо руками и заплакал. Он стонал от бессильной злости и размазывал по небритым щекам слезы и грязь. Обшарив труп и вытащив деньги, отправился в обратный путь.

Через несколько дней он купил билет на поезд до Москвы и лег на верхнюю полку. Забившись в угол, следил за пассажирами затравленным полубезумным взглядом. Он не знал, почему выбрал Москву и что будет там делать. Хотелось, чтобы все поскорей кончилось.

В Москве он вышел на перрон и увидел молодого человека в белых брюках. Петров не удивился, поставил чемодан на платформу и криво усмехнулся. Молодой человек, расталкивая толпу, направился к нему. Петров бросился бежать. Но бежал, как во сне, нехотя, с трудом переставляя ноги. Молодой человек схватил его за плечо и закричал:

— Граждане! Помогите! Это убийца, палач! Я жил с ним в одном городе!

Петров рванулся, но увидел множество людей, сомкнувшихся в кольцо, и понял, что настал конец…

ПЕРВАЯ ГЛАВА

Семен с гордостью смотрел на отца. Иван Кондратьевич Шумов, взобравшись на верстак, произносил речь. Его низкий, чуть хриплый голос звонко раскатывался под стеклянной крышей механического цеха. Он стоял, одной рукой держась за узкий кожаный пояс, стягивавший русскую вышитую рубаху, другую с силой выбросив вперед. Толстые пальцы, черные от въевшейся в кожу металлической пыли, сжались в кулак, лохматые брови сдвинулись, светлые волосы, в которых была незаметна седина, упали на лоб. Вокруг верстака сгрудились рабочие. Их лица были хмурыми. Они молчали. Сквозь распахнутые окна в цех врывался холодный ноябрьский ветер и брызги дождя. Серое небо словно придавило землю. По воздуху носились желтые листья, которые прилипали к крыше, окнам. В цехе, без того сумрачном, становилось темно.

Семен приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть отца. Ему было велено не отходить от двери и следить, чтобы посторонние не проникли в цех, но парень забыл о поручении, увлеченный горячей, взволнованной речью.