Прыгая через лужи, они пересекли залитую грязью площадь. Дом Загрязкина был скрыт за пышными кронами деревьев, росших в саду. Красно-желтый ковер из опавших листьев устилал дорожку, которая вела к подъезду. Листья пружинили под ногами и приглушали шаги. Окна особняка были закрыты ставнями, точно в доме никто не жил.
Накатов поклонился молчаливому и неподвижному, похожему на статую швейцару, долго вытирал ноги мокрой тряпкой. Затем снял фуражку и велел Егору:
— Жди меня!
Иванцов боялся пошевелиться. Он заметил, что швейцар поглядывает на него снисходительно и понимающе.
— С завода, что ли? — наконец шепотом спросил швейцар.
Удивленный тем, что тот заговорил, Иванцов кивнул.
— Ну как там? Шумят?
— Не знаю, — ответил Егор. — Мы, мужики, в политике не разбираемся.
На втором этаже хлопнула дверь. Появился высокий мужчина в голубом мундире и шароварах с лампасами. На ногах у него сияли узкие, свирепо начищенные сапоги, от которых даже сюда, вниз, доносился приторный запах ваксы.
— Эй, ты! — негромко позвал он, похлопывая рукой в перчатке по перилам. — Феномен! Подойди ко мне!
Иванцов поднялся по лестнице. Его трясло, словно от холода, и в то же время лицо покрылось потом.
— Как тебя зовут? — рассматривая Егора водянистыми глазками, спросил есаул. Не дожидаясь ответа, круто повернулся, звякнул шпорами и скрылся в зале. Иванцов вошел в зал вслед за ним. Он насторожился, хотя улыбался привычно, глуповато и наивно. За карточным столом сидели Загрязкин, пышнотелая дама в черном платье и два молодых офицера с розовыми, мальчишескими физиономиями: племянники Загрязкина, Котя и Славик. Юнкера жили в Любимове всего несколько дней, но их ночные похождения уже успели стать печально-популярными. Выследив девушку, Котя и Славик в полночь врывались к ней в дом и заставляли перепуганных хозяев выставлять на стол угощение. Парни собирались жестоко проучить их, но офицеры ходили с оружием и пока оставались безнаказанными.
Загрязкин — неряшливо одетый толстяк с нездоровыми мешками под глазами — сдавал партнерам карты. У окна стоял красный и взволнованный Накатов. Он незаметно подмигнул Иванцову: не робей!
— Рассказывай! — обратился директор к вошедшему. — О чем рабочие на сходке толковали?
— Я… Я не знаю! — пробормотал Егор.
— Позвольте, я объясню! — вмешался Накатов. — Пойми, Иванцов, господин Загрязкин хочет сделать для тебя доброе дело! Ты будешь получать вдвое больше денег, станешь помощником начальника грузового двора! Но сначала мы должны порядок навести. Немецкие шпионы мутят народ, а дураки их слушают… Ты, Егор, умный человек. Свою пользу понимаешь. С голодранцами тебе не по пути, верно? Ты сам задумал хозяином быть!
— Верно! — подумав, осторожно ответил Иванцов. Он плохо понимал, что им от него нужно, но вкрадчивый, ласковый голос мастера настораживал.
— Ладно, теперь ему все ясно! — нетерпеливо сказал Загрязкин. — Так о чем вы сговаривались? Отвечай. Скажешь, получишь пять рублей. А будешь молчать, выгоню к чертовой матери. Сегодня же!
— Господин директор!.. — взмолился Егор. — За что? Помилуйте…
— Говори!
— Мерзавец! — выпучив белые глаза, завопил есаул. — Застрелю, как собаку!
— Позвольте! — попятился Иванцов. — Я в этом не разбираюсь… Ну, толковали, будто надо свою власть установить. Офицеров, дескать, арестовать, а к солдатам послать этих… Агитаторов. И еще решили в полночь собраться в Сукремльском овраге… Там оружие раздадут… А больше, вот те крест святой, ни слухом ни духом!.. — Егор размашисто перекрестился.
Загрязкин вскочил. Встала и дама, стиснув в накрашенных губах папироску. Только Котя и Славик по-прежнему сонно смотрели на дядюшку.
— Что думаете предпринять, господин есаул? — спросил директор. — Впрочем, ты, как тебя… Можешь идти. Держи! — На ковер упала золотая монета. Поспешно нагнувшись, Егор схватил ее и подумал: "Неужели настоящая?" Теперь ему хотелось побыстрей уйти.
— О нашем разговоре молчи. Понял? — поднял палец Загрязкин.
— Так точно! — ответил Егор и улыбнулся, как обычно, глуповато и простодушно.
…На дворе моросил дождь. Нудный, холодный, ноябрьский.
ВТОРАЯ ГЛАВА