В Школе Магии Зарежья

— ...Толерантность более старшей группы к более младшей должна брать начало ввиду понимания первыми не столько каузальности, связанной с экзистенциальностью общества в целом и концепцией генетичности, сколько детерминации, взаимообусловленной темпоральностью каждой определенной психотипической особи, и составляющей, в конечном итоге, массовое сознание изучаемого нами субкультурного объекта и проблем, возбуждаемых неустойчивыми множествами в его туловище..., — добросовестно болтаю я. По глубокой наивности это даже кажется несложным... в течение первого часа. — Выведение и подготовка к приготовлению данного принятия положит начало великолепному структурированному обществу, с радостью берущего на себя обязанности по добросовестному становлению сознательности, — монотонно переливаю информацию со страниц в библиотечное пространство. Но в течение второго часа подспудно приходит понимание, что не жить мне больше студенткой, так как мозг мой клубочком свернулся в голове, как барсук в своем логове, и предвкушающе объявил перерыв до следующей весны, собираясь переваривать переполученную на сто лет вперед информацию. Глаза невольно воздеваются к незамутненному бесконечными буквами потолку, но потом снова обреченно нисходят в книгу. — ...Ыыы!.. — сквозь вовремя притиснутые зубы все же прорывается тихий, но отчаянный вздох. — И критичности, и патриотичности, и моральной устойчивости, и логичности языкового изъяснения, и светскости, и приоритетно с упором на академичность и ненавязчивость манерности... — но после очередного словесного извращения на тему элоквенции я не выдерживаю: — Нет, ну сколько ж можно-то, Агриппа Дбарровна! Неужели вы еще не запомнили эти дурацкие правила, ведь вам их не первый раз читают!!..

У четверокурсников боевиков авральная семинарная неделя, они стоят возле постаментов с катастрофически-огромными, не подлежащими выносу (попробуй такие вынести — спину надорвешь, самого выносить будут) из библиотеки, книгами; некоторые постаменты оккупированы сразу двумя-тремя студентами. Я, бубня нудное, мешаю им поблизости. И поэтому свидетели (поди, сами не раз бывавшие на моем месте) злорадно хихикают, то ли над Агриппой Дбарровной, то ли над моей дальнейшей незавидной после пророненного участью. Я, пользуясь заминкой, перекладываю тяжелую книгу с одной руки на другую и катаю язык по рту, гадая — то ли он просто распух от трудновыговариваемого, то ли давно в узел завязался. Мстительные хихиканья переходят в сдавленный кашель, боевики, сгибаясь, утыкаются в книги, прячут лица за края постаментов и спины соседей — приближается Агриппа Дбарровна (которая до того работала где-то на соседнем от меня ряду со стеллажами и краем уха следила за ходом моего перевоспитания). В руках у нее мокрое скрученное полотенце и палка. Палка, однозначно — бить по пяткам, полотенце, как видно, — многофункциональное.

— Н-но... н-но ... н-н-но... — заикаясь, пытаюсь вразумить ее я. — А как же книг-ги, ик, современные способы воспи-пи-тания? Ведь... это же не ваши методы! Варварские методы!

— Не варварские, а ВарвАрские! — умно подсказывают со стороны, а я даже не могу отвести взгляд, чтобы запомнить обидчика — пялюсь на покачивающуюся петлю полотенца.

— Так, ну уж если такие методы не помогают, тогда приходится по старинке! — возражает мне Агриппа Дбарровна и как-то безмятежно пожимает плечами — мол, уж не обессудь, подруга. Пособие по повышению культуры подрастающего поколения выпадывает из моих дрожащих рук, я бегло осматриваюсь в поисках выхода, и с обречением понимаю, что заперта в тупик.

— Я буду жаловаться! — неуверенно пищу я и, допятившись, распростертая вжимаюсь в угол между стеной и стеллажом. Дальше, как в замедленном времени.

Агриппа Дбарровна заносит полотенце. Я нелепо прикрываю голову руками, до невозможности вжимаюсь в угол, едва ли не просачиваясь водицею между страницами стоящих на стеллаже книг. А потом...

Вообще, я потом разузнала — ножка на том стеллаже шаталась давно, вот только плотник все не шел. Поэтому и виноват во всем он. За мной вины ну элементарно никакой не было. Я явилась жертвой пошлого стечения обстоятельств.

...А потом одному предплечью неожиданно стало как-то свободнее, будто даже пробежался вольный сквознячок; раздался издевательский скрип рассохшегося дерева, и прошла еще целая вечность, прежде чем я осознала, что происходит, и честно попыталась остановить процесс. Однако успела схватиться лишь за корешок какой-то из книг, когда заставленный до верха деревянный стеллаж, издав стон раненного животного, вдруг опрокинулся на другие стеллажи. А те, разгоняясь, в свою очередь, взялись по очереди ронять своих соседей, будто стадо неповоротливых умрунов, окончательно убивая последние мои особо стойкие надежды на полюбовное разрешение библиотечного конфликта.

Когда стих грохот, я осталась стоять с книгой в руках и оглядывать последствия.

Ошарашенные боевики и библиотекарша стоят рядом. Вдалеке теперь стали видны другие читатели, в такой ответственный момент тоже стоявшие.