— В итоге все произошло в обратной последовательности, но, согласись, личная встреча произвела еще больший эффект. Так это была просьба об автографе? А я уже было решил, что между нами любовь.
— Минет за автограф, ты серьезно? — я задохнулся от возмущения и пропустил тот момент, когда Лонг возобновил движение в мою сторону, только на этот раз он действовал быстро, не давая мне времени подумать над более действенной стратегией побега.
— Так это все-таки любовь? — пропел он и толкнул меня на так удачно оказавшуюся рядом кровать. А сам встал на колени и, уперевшись руками по обе стороны от меня, хищно навис сверху. — Но я дам тебе и то, и другое, — хрипловато прошептал на ухо, опаляя кожу дыханием.
Я положил ладони ему на плечи, пытаясь отодвинуть: совсем не так я видел продолжение вечера и наш разговор.
— Пожалуй, я пока откажусь. Мы должны поговорить… И ты хотел извиниться! Эй, что ты делаешь?
Отстранившись, Дензил сполз ниже и, задрав на мне майку, провел языком по животу. Пара темных прядей упала ему на лицо, но это не помешало контакту наших глаз. Растрепавшиеся волосы придавали его и без того мужественному облику небрежную сексуальность, которую так любят демонстрировать мужские модели в рекламе.
Мне захотелось запустить пальцы в его волосы, чтобы ощутить их мягкость, но для этого пришлось бы сменить позу: а так, удерживая себя на локтях, я имел возможность наблюдать за скольжением проворного языка по моей коже, которое отдавалось в теле волнующей дрожью и нарастающим томлением в паху. Оставалось только надеяться, что увлеченный своим занятием Лонг не так быстро заметит мой позор.
— Это автограф, — просветили меня, чередуя влажные прикосновения языка мягким нажатием губ и дразнящими покусываниями.
— Неправда. Я видел, как ты расписывался для того парня — курьера. У тебя не такая сложная подпись. Поэтому хватит облизывать мне живот — это щекотно.
Оторвавшись от моего пупка, который подвергся тщательному изучению, Дензил криво ухмыльнулся, выглядя при этом чересчур порочно и чувственно. Высокие скулы, четко очерченные полноватые губы и волевой подбородок с легкой тенью от еле пробивающейся щетины — все в нем казалось удивительно гармоничным, что пугало и притягивало одновременно, вызывая в душе настоящий ураган.
— Это короткий автограф-пожелание: «для дорогого друга». Будешь мешать, и я напишу автограф-стих.
Я закусил губу и, переборов в себе неуверенность, тихо спросил:
— Ты останешься?
В темных глазах промелькнуло удивление, а я затаил дыхание в ожидании ответа.
Почему для самых простых вопросов требуется столько усилий? Или все дело в их значимости? А может быть, это страх отнимает все силы? Боязнь услышать не тот ответ и испытать разочарование?
Выпрямившись, Лонг вольготно расположился у меня на животе, положив подбородок на сложенные руки, и глянул с хитрым прищуром, напоминая самовлюбленного кота в те редкие минуты, когда он сам первый ластится, испытывая потребность в нежности. И потом не скрывает довольства, когда ее получил. Его мимолетный порыв не имеет особого значения: уже через минуту найдется что-то другое, что увлечет его внимание с не меньшей силой.
— Мне бы очень этого хотелось, но…
— Но?
— Но у меня через час запись альбома. Хочешь со мной?
* * *
Сделав глоток остывшего кофе, я уставился в окно. Снаружи простиралась ночь, ее разбавляли теряющиеся на фоне предрассветных сумерек огни. Где-то там плескался океан, и просыпались первые крикливые чайки.
Чтобы успеть добраться вовремя, Дензилу пришлось гнать на немыслимой для меня скорости. И я, не привыкший к подобному экстриму, до сих пор ощущал себя оторванным от земли невидимыми волнами, которые продолжали укачивать меня, даже когда я сидел без движения.
После нескольких увлекательных часов в студии звукозаписи за наблюдением слаженной работы целой команды профессионалов, я все-таки решил поискать себе более уединенное место, где бы никому не было до меня дела. Не знаю, насколько внутреннее впечатление совпадало с реальностью, но меня не покидало ощущение чужих любопытных взглядов, особенно от парней из группы Лонга. Судя по отношениям внутри коллектива — они все были довольно близки. Конечно, вряд ли он им что-то обо мне рассказывал, но это не значило, что они ни о чем не догадывались.
В тот момент, когда Дензил начал исполнять одну из последних песен, я понял, что мне пора куда-нибудь исчезнуть. И хотя он не смотрел на меня, как будто полностью сосредоточившись на указаниях звукорежиссера, и нас слишком многое разделяло (не только прозрачная стена и аппаратура, но и спины электронщиков, техников, включая другой персонал и самих музыкантов) — меня поглотили слишком сильные эмоции, мешая сохранять внешнюю невозмутимость.