В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту

Когда врачи сталкиваются с необходимостью принять сложное решение – например, нужно ли делать пациенту пересадку, – то происходят продолжительные и бурные обсуждения. Желая не перегружать пациента лишней, как им кажется, информацией, врачи зачастую выдают лишь краткую выжимку. Они ограничиваются одним предложением – «возможно, вам понадобится новая печень», – не вдаваясь при этом в детали. Что касается моего конкретного случая, то его наверняка изучали несколько специалистов из различных областей медицины, совместными усилиями пытаясь прийти к оптимальному решению. Должно было состояться междисциплинарное собрание, на котором обсуждались результаты моих анализов и был составлен план действий в случае возникновения непредвиденной ситуации для каждого из рассматриваемых сценариев. Они должны были тщательно взвесить все риски и преимущества различных вариантов, таких как удаление гематомы путем повреждения фиброзной оболочки печени.

Размышляя о тех случаях, когда я убежденно объявляла пациенту, что какой-то конкретный план действий является оптимальным, я понимала, что мною двигала неуверенность в себе. Я не хотела признавать, как много различных вариантов я рассматриваю, – мне не нравилось то, как бы это выглядело со стороны. Я переживала, что пациент воспримет сдержанность как нерешительность, а осторожность интерпретирует как нехватку квалификации. Я обучалась медицине в эпоху, когда определенная доля заносчивости считалась неотъемлемой чертой характера любого по-настоящему талантливого врача. Таким образом, я подстраивала уровень своей самоуверенности так, чтобы соответствовать в этом плане своим наставникам.

Наше эго – та часть нашего сознания, что так переживает по поводу того, как нас воспринимают со стороны, – нуждается в постоянной подпитке. Оно коварным образом встает стеной на пути усомнений в себе. Когда же мы позволяем нашему эго занять доминирующее положение, превращая его в механизм самозащиты, то тем самым попросту позволяем слабости выдавать себя за силу.

По мере роста моего недоверия к занимавшимся мною хирургам я стала все больше и больше полагаться на своих медсестер. Только они по-настоящему знали, как обстоят мои дела, так как проводили со мной гораздо больше времени, чем кто-либо из врачей. Они проявляли скромность, это в итоге я стала очень ценить. Когда они обследовали меня, то не искали чего-то конкретного, были объективными и согласовывали обнаруженное с предоставленными врачами данными. Когда что-то не сходилось, требовали от врачей внимательно все перепроверить.

Моя любимая медсестра интенсивной терапии называла меня «дорогуша». В обычной ситуации подобное уменьшительно-ласкательное обращение со стороны медсестры или врача вызвало бы у меня исключительно негативную реакцию, однако в случае с ней я не имела ничего против. Я чувствовала, с каким теплом она это говорила.

Так как моя медсестра работала в ночную смену, а я большую часть дня спала, то мы очень много времени проводили вместе. Она помогала мне мыться, не вставая с кровати, называя это «спа-процедурой». Она могла ловко поменять постельное белье, в то время как я оставалась в кровати, – этот навык до сих пор остался для меня чем-то непостижимым. Она переворачивала меня на правый бок, попросив меня подержаться за поручень, и тем временем расстилала простыню. Ей приходилось тянуться к мониторинговому оборудованию, чтобы отключить сигнал тревоги – от малейшего движения уровень кислорода у меня в крови катастрофически падал.

Она посмотрела прямо на меня: «У тебя не должно быть одышки только из-за того, что ты перевернулась на бок. Что сегодня сказали врачи?»

«Да особо ничего. Анализы все те же самые. Шрам на вид нормальный. Не знаю. Думаю, особо говорить было нечего».

«Хммм. А они видели, что у тебя с дыханием?» – спросила она.

Я отрицательно покачала головой.

«Когда они пришли, я просто сидела, так что с дыханием было все в порядке», – сказала я.

Она сказала об этом дежурным, однако призвала меня обязательно обсудить проблему утром, когда придут врачи с обходом, так как сомневалась, что интерн ночью осмелится что-то сделать. Я согласилась. И попросила ее позвать техника, чтобы он подкрутил обогреватель. Она улыбнулась и сказала: «Дорогуша, тут так жарко, – изображая, как вытирает пот со лба. Затем добавила: – Ну конечно позову».

К утру проблемы с дыханием усугубились, и врачи решили провести флюорографию. Она показала, что в правом легком скопилось значительное количество жидкости – так мой организм реагировал на полученную травму.