В штабах и на полях Дальнего Востока. Воспоминания офицера Генерального штаба и командира полка о Русско-японской войне

Я разрешил ему отправиться с нами, предполагая впоследствии зачислить его добровольцем или иначе оформить это как-нибудь. И вот судьба «оформила» это по-своему. Мне ужасно больно стало за его мать, о которой он мне говорил, когда просился на службу, уверяя, что «семьи нет, а есть только мать старушка…» Я нагнулся, поцеловал и перекрестил его, призвав мысленно поцелуй его матери[26].

Воды, конечно, нигде не нашел ни капли; но жажда как будто притупилась всем тем, что пришлось видеть, точно затопленная этим морем человеческих страданий…

Я возвратился к сборному пункту, где должен собраться полк. Постепенно собирались роты, батальоны… «Считать мы стали, товарищей считать…» Недосчитываемся многих офицеров. В ротах ряды сильно поредели. Построенный в резервной колонне полк военного состава поразил меня своей мизерностью. Мы насчитываем лишь половину – третью часть состава. Но в отчаяние приходить не из-за чего; я видел, как часто одного раненого выносило 4—5 человек; иногда огрызался на людей, видя такое отвиливание от смерти, а иногда и молчал, скрепя сердце.

Да сколько еще растерялось людей и спит теперь в гаоляне!.. Спасибо и за то, что собрано. Впоследствии во время войны мне приходилось видеть в других полках (в Псковском полку я этого не видел, слава богу, ни разу), что после боя полк «весь погиб», растаял; а – смотришь, через день, два-три, опять нарастает постепенно…

Построили полк, выставили вперед в гаоляне густую охранительную цепь, чтобы обеспечить себя от нечаянного нападения, и приказал составить ружья с целью освежить силы людей хоть несколькими часами сна, когда нет возможности освежиться хотя бы глотком воды. Но не успели еще составить ружья, как вправо от нас разразилась в гаоляне адская ружейная трескотня, а вслед за нею оглушительная артиллерийская канонада… Неугодно ли составлять ружья и лечь спать при таких условиях.

Но где, кто, в кого стреляет? Начало уже порядочно темнеть. Было около 8—9 часов вечера.

– А это, господин полковник, 1‑й Восточно-Сибирский стрелковый полк, – заявил мне подпоручик И-в. – Я там был сейчас. Это недалеко отсюда, шагов 700, не больше.

– Ну, братцы, не время отдыхать. Надо товарищей выручать.

Нижние чины живо разобрали ружья, и мы двинулись по гаоляну за подпоручиком И-м.

Стрельба ружейная и артиллерийская бушевала как ураган, но продолжалась недолго – минут 10—15; затем стала затихать, затихли и одиночные запоздалые выстрелы. Водворилась кругом полная тишина. На дне гаоляна нас охватывает и сплошной мрак кругом. Мы все продолжаем спешить куда-то. Хватились, – потеряли в гаоляне и подпоручика И-ва, оторвалась голова колонны; долго ли потеряться, стоит на шаг взять в сторону.

Было безумно углубляться дальше, заведомо в тесной близости с противником, на которого можно было напороться неожиданно. Я опять остановился. Составили ружья, и люди тут же упали и заснули как убитые.

Собрались и мы тут, все офицеры, в одну ямку. Стали обсуждать наше положение. Люди уже около 20 часов беспрерывно были на ногах и без пищи. Наш обоз и кухни мы оставили на копях Янтайских, которые теперь в руках японцев и горят уже часа три ярким пламенем. Спаслись ли наши кухни и где они теперь? Мы порешили раньше всего обезопасить наше положение и привалить где-нибудь около воды. Было безумно оставить полк в гаоляне: нервы у людей были напряжены до крайности, и достаточно было какой-нибудь пустой случайности, чтобы вызвать панику.

Только в силу этих соображений я решился покинуть место боя: тем более что на наших глазах 2‑й Восточно-Сибирский стрелковый полк покинул нас еще около 7 час. вечера, отступив куда-то на запад. Я был совершенно одинок и изолирован с Псковским полком: только яркое зарево горевших впереди нас Янтайских копей служило единственным ориентировочным показателем о близости противника. От возможности внезапного нападения из гаоляна мы охранялись густой цепью, со всех сторон выдвинутой на 200—300 шагов вперед; но это была весьма плохая защита, потому что большинство «охранителей», вероятно, спали; да если и бодрствовали, то что они могли видеть на дне гаоляна, да еще ночью.

Через некоторое время вернулся мой неутомимый лихой ординарец Чесноков, незадолго перед тем посланный мною, чтобы разыскать воды. Он доложил мне, что водой можно воспользоваться только на разъезде, где-то около железной дороги в 4—5 верстах от нас, где есть колодец и казарма пограничной стражи.

Получив это сведение, я и решил направиться с полком к воде.

В своем официальном описании боя 20 августа генерал-майор Орлов высказывает следующее:

«Полковник Грулев, получив через командира Инсарского полка приказание отступить, несколько замедлил отходом и дождался прибытия 2‑го Восточно-Сибирского стрелкового полка; но и в Псковском полку, с момента открытия огня японцами с южного склона Янтайской позиции, начало распространяться замешательство, выразившееся первоначально в отходе 5‑й роты, ранее удачно обстреливавшей японскую горную артиллерию, которая подымалась на янтайские высоты».