В скрещенье лучей. Очерки французской поэзии XIX–XX веков

Да, эти люди,
Чтоб людьми остаться,
Умели умирать.

Перед лицом убийц

Они смотрели вдаль
И видели свой дом,
Свою жену,
Свой край,
Страну деревьев и речных потоков.

И, чтоб не закричать,

Они ногтями рвали
Небесную лазурь[98].

Хроника вдумчивого и нередко пристрастного очевидца нравственной, умственной, политической истории своего века поверена библейским мифом – будь то предания о подстегну том гордыней строительстве Вавилонской башни, о стертом с лица земли растленном Содоме, о вознесении распятого Христа или ночном единоборстве Иакова с Богом – и в последующих книгах Эмманюэля «Вавилон» (1952), «Содом» (1953), «По евангельским страницам» (1961), «Иаков» (1970), «София» (1973). В них он всякий раз был движим замыслами «возвести из слов человеческих храм Божественного Глагола». И всякий раз из древней притчи извлекался урок для текущего сегодня:

Я всей душою ненавижу снег.
Нет! Чистота его – мираж и наважденье:
Она к себе влечет, чтобы сгубить навек,
И горе тем, кто ищет в ней спасенье,
Кто впал в соблазн стать чистым словно снег.

Я ненавижу целомудрие мороза.

Мне души чистые внушают отвращенье:
От вашей белизны мне хочется кричать.
Вы хищники. В глазах у вас угроза.

Пусть Бог меня спасет от вашей чистоты.

Пусть Агнец не ослепнет вдруг от снега.
Да не погибнет Он в пустыне тех, кто чист,
Он, чье руно несхоже с белым снегом.
Цвет серовато-желтый – цвет Его,
Руно пропахло потом, и прилипли
К Нему шипы и глина человечья,
Оно грехами пахнет, пахнет кровью
И горькими слезами.
Грязен Бог,
О души чистые, вы знаете об этом?

«Праведники-палачи»

Злободневный и легендарный, рассудочный и визионерский, повествовательный и декламационный, лирический эпос Эмманюэля обычно пространен, просторен, выверенно и уверенно построен; памятуя о ремесле своих предков – каменщиков и плотников, он предпочитал словесно-стиховые кирпичи старого обжига, александрийские двенадцатисложники, и возводил из них громоздкие риторические сооружения по всем правилам – так, чтобы «у них был солидный фундамент, стены, крыша». Впрочем, в промежутках между работами над очередным крупным зданием дюжий строитель охотно брался и за тонкое гранение лаконичных вещей (книги «Голоса», 1944; «Облако лик» (Visage nuage), 1956; «Конек крыши», 1966; «Дуэль», 1979), испытывая время от времени властную потребность «эпос подправить афоризмом»:

Мудрецы говорят:
«Ветер – это ничто».
Он, конечно, для них
Не имеет значенья.
Ветер мимо летит,
Мимо мудрости их;
Если пустит он корни,
То где-то далеко.

– Но где?

– Неизвестно. Где Бог пожелает.
– А кто этот Бог?
– Вы не знаете? Ветер!

«Ветер и его корни»

На дорогах не-надежды Андре Френо

Мыслительной подпочвой всей лирики Андре Френо служит философствование по поводу обреченности каждого из живущих на земле рано или поздно умереть, неполноты доступного нам обладания смыслом вселенского жизнеустройства, непрочности всякого выпадающего нам счастья. Но этот трагический настрой ума Френо не делает его «песни на дорогах напрасной надежды» ни засушенно рассудочными, ни пораженчески обескураженными. Напротив, вечно возобновляемое оспаривание неблагосклонности судьбы и собственной неукорененности в сущем, всегдашнее духовное непокорство, давшее повод Элюару в годы Сопротивления на звать Френо певцом «сражающейся истины», утверждается им как самый достойный урок поведения при любых, самых трудных и безвыходных обстоятельствах. У нас всегда есть, настаивает он, «возможность преобразовать безнадежность жизни если не в надежду, то по крайней мере в не-надежду, и тогда человек способен жить с ясным умом и бесстрашием, доверившись трудной и чистосердечной любви к людям, которая находит опору исключительно в самой себе».