В следующей жизни

Борис знает, что она никогда не станет реальностью. Потому что, когда он заново родится, не будет ничего помнить ни о своей прошлой земной жизни, ни о своем пребывании в мире ином. И неизвестно, кем он там родится: женщиной или мужчиной. Белым, черным, желтым, красным. Здоровым или калекой. В какой стране: процветающей или нищей. Все зависит от того, как он будет вести себя здесь. Борису кажется, что галстук душит его. Он сдирает с шеи галстук, снимает пиджак, рубашку, брюки, бежит к воде – купаться ему не запрещено. Тормозит у кромки прибоя – купаться разрешено, если высота волн не превышает одного метра. Эти волны выше. Значит – нельзя. Заходит в море по щиколотку – это не считается купанием. Стоит. Такая тоска. Его жизнь состоит из общения с только что умершими людьми, напуганными, растерянными. В его обязанности входит успокаивать этих людей, обустраивать, помогать осознать происходящее. Он по нескольку раз в неделю бывает на похоронах. Он видит так много горя, слез, страданий и отчаянья. Разве назовешь такую работу радостной?

Его направили на эту работу, потому что он боялся похорон при жизни, старался всеми силами их избегать. Он не пошел на похороны женщины, которую любил. Не решился. Она не была его женой. Жениться на ней он тоже не решился. Но он очень, горевал, когда ее не стало. Ее вызвали в суд в качестве свидетеля. Оказалось, что она его ненавидит. И за то, что не женился, а особенно за то, что на похороны не пришел. Он слышал, что женщины ведут счет всех больших и мелких прегрешений своих возлюбленных. Всех обид, которые они им нанесли. Ему казалось, что счета эти не более чем метафора, а оказалось, что они и в самом деле существуют. И если этот счет не был предъявлен при жизни, то он вполне может быть предъявлен после смерти. Благодаря этому счету он и оказался в Секторе работы над ошибками, одном из подразделений Чистилища.

Борису не слишком нравился его новый подопечный. Алеша напоминал ему себя самого в земной жизни: красивый, самоуверенный, эгоистичный бабник, больше всего ценящий свою свободу и благополучие, и плюющий на чувства других. Еще Бориса раздражало, что этот Алеша сотворил себе дом на берегу моря, а море для Бориса – самое большое искушение. Один вид волн возрождает в Борисе дух вольности и анархии. Вот и сейчас: как же хочется лететь на волне! Борис отворачивается от моря и обреченно идет к дому.

На террасу уже вернулась Любочка. Она успела переодеться: на ней было синее коктейльное платье и бирюзовые туфли. Любочка была прекрасна! Борису захотелось ее поцеловать. А Любочка покраснела и отвернулась. Ах, да! Он же почти голый.

– Извините, извините, я просто искупался, – бормочет Борис, тоже краснеет и скрывается в доме. Неловко получилось. Эта девушка из других времен. Перед ней почему-то стыдно за свою наготу даже на пляже. Рядом с ней почему-то хочется быть джентльменом. Алеша хохочет. Ему весело. Впервые с момента смерти.

– Уж не влюбилась ли ты, бабуля? – спрашивает он Любочку.

– Я же просила не называть меня бабулей! – возмущается она.

– Ты просила не называть тебя так на людях, но сейчас-то мы одни. – Он снова смеется.

– Изволь переодеться к ужину, – командует она и еще сильнее краснеет.

– С удовольствием! – отзывается Алеша и скрывается в доме. И в самом деле, пора снять это траурное одеяние – неуютно в нем.

Любочка сервирует стол на террасе. Она думает о Борисе. Вспоминает его почти нагое тело. Он красив. Он притягателен. Ей хочется тоже сбросить с себя одежды и обнаженной бежать с ним, взявшись за руки, по кромке прибоя. И целоваться на фоне закатного солнца. В земной жизни у нее такого никогда не было. На море-то она бывала несколько раз, только ездила туда с мужем да с детьми. Ничего романтичного в поездках этих не было.

Муж ее – человек был сдержанный, серьезный, обстоятельный, на разную ерунду вроде поцелуев в набежавшей волне, не способный. Один раз пришел домой с букетом тюльпанов, хулигански сорванных с клумбы. Но пришел он тогда около полуночи, был изрядно пьян, вид имел ошалелый. Любочка этим букетом-то и отхлестала его по наглой довольной физиономии. И за то, что пришел поздно. И за то, что пьян был. Но в изменах она его не подозревала. Даже мысли такой допустить не могла. Уже после смерти, на суде узнала она, что тюльпаны той ночью срывал он в романтическом припадке, вызванном случайной встречей с первой своей любовью и бурным спонтанным соитием в кустах городского парка. Очень он тогда счастлив был. И виноват перед женой своей. Вот и нарвал цветов-то. Чтобы как-то загладить… А она ими же его и побила. Куда все ее манеры девались? Больше цветов своей жене он не дарил.