В сложном полете

Как всякий завистливый человек, Хаммихин с первой встречи невзлюбил Ушакова за то, что тот (мальчишка) имел больше, чем он (ветеран), боевых наград. Но только не подавал вида. Были и другие более серьезные причины, хотя бы те же прошлые боевые вылеты, в которых штурман, по мнению командира, проявлял слишком большую самостоятельность и ненужный риск.

Владимир старался беспрекословно выполнять все указания и даже советы командира. Терпеливо сносил смешки и насмешки и никогда никому не жаловался. И все из-за того, чтобы жить в мире с людьми, с которыми летал на боевые задания и бил ненавистных фрицев. А это было главным, ради чего он попал на фронт…

Еле успокоившись и вытерев выступившие от хохота слезы, Хаммихин, все еще всхлипывая, обернулся:

— Да пойми ты, кошка! Пока горят сигнальные лампочки, не только мы, а ты в первую очередь не должен верить себе и проверить, что с бомбами. Дело говорю, пока не поздно, идем на запасную! Там сбросишь!..

Хаммихин говорил так убедительно, что Владимир на минуту засомневался в том, что он действительно видел и говорил.

— Уже поздно, горючего не хватит.

— Что я тебе говорил? А ты сопротивлялся! Теперь сбрасывай скорей, пока не прошли линию фронта… Так уж и быть, возьму грех на душу, доложу, что сбросили по цели…

Эти слова, да еще издевательски-покровительственный тон больно хлестнули Владимира.

— А вы не берите его! Тем более, что брать нечего! — с вызовом сказал он.

Хаммихин вопросительно поглядел на Ушакова.

— Ты опять за свое?..

— Да, за свое. Бомбы сброшены, и точно по цели!..

— Я приказываю тебе — сбрасывай скорей бомбы! А то придется бросать на своей территории.

Владимир, не ожидавший такого оборота разговора, побледнев, ответил тихо, но твердо.

— Это невыполнимо — бомб нет.

Хаммихин долго исподлобья глядел на Ушакова, потом процедил:

— Ну погоди, обломаю тебе рога. Приказываю — выполнить серийный сброс вторично! А я лично проверю — правильно ли ты делаешь!..

Как ни хотелось Владимиру не выполнять эту унизительную процедуру — пришлось подчиниться.

Хаммихин, вылезши из кресла, зашел в кабину штурмана. Вернее, рабочее место, располагавшееся за креслом пилота, где находились прицел и электроприбор (ЭСБР) сброса бомб.

— Включаю питание, устанавливаю серию, интервал, количество бомб. А теперь нажми кнопку. Дерни рукоятки аварийного сброса. Проверим лампочки…

Хаммихин выпрямился, заглянул на лампочки. Они по-прежнему горели.

— Что-то непонятно, — протянул, усаживаясь в кресло.

— Ну, убедились, что сброшены? — не скрывал торжества Владимир.

— Нет, не убедился. А если бомбы не сбрасываются?..

— Как это не сбрасываются?

— А так! Зависли они у тебя — вот и не сбрасываются!

Владимир ошеломленно глядел на Хаммихина.

— Вот если бы ты сейчас вылез наружу, да заглянул под брюхо, то увидел бы, что бомбы висят! Голову даю на отсечение!..

— Так вот вам что от меня надо… Хорошо, я вылезу. Своими глазами проверю. Докажу в сотый раз, что я прав и не надо со мной спорить.

Владимир повернулся и пошел в общую кабину.

— А что же ты хотел! У порядочного штурмана цепь сигнализации не выходит из строя в нужный момент! — крикнул вдогонку Хаммихин.

…Проходя мимо стрелка-радиста, штурман хлопнул того по плечу.

— Идем со мной!

Нырнув в хвостовой отсек-багажник, вышел оттуда с веревкой. Пропустив ее под подвесную систему, завязал один конец на своем поясе. Второй конец пропустил под подвесной на спину и попросил радиста сделать узел точно посредине ее.

— Зачем это?

— Потом узнаешь. Вяжи крепко-крепко, чтоб никакая сила не развязала.

Когда радист, закончив работу, вышел из-за спины, Владимир, прицепив парашют к подвесной, сказал:

— А теперь зови стрелка и борттеха…

И когда радист ушел, конец веревки привязал вначале за рукоятку около двери, а потом за металлический трос, протянутый под потолком кабины.

Подошли парни.

— Ребята, сейчас на этой веревке вы спустите меня под самолет на полметра-метр, не больше, и я фонариком осмотрю бомбодержатели. Если мигну четыре раза, значит, все бомбы сброшены. Если один, то одна сброшена, если два, то две сброшены. Если зажгу свет без мигания, значит, тащите меня обратно в кабину. Поняли?..

— Понять-то поняли! — возмущенно сказал борт-тех, — но я бы под пистолетом туда не полез! Какого хрена лезешь ты, Вовка? Или тебе жизнь надоела?..

— Ребята, это приказ, а приказы надо выполнять!

— Как приказ? Чей? Командира? Да он что? Тронулся! — кипятился борттех. — Я сейчас же иду к нему! Пусть не придуривает! Если ему надо глядеть на них — пусть сам и лезет!..

— Держи веревку! Спускать будете постепенно. — Владимир, шагнув, повернул рукоятки, открыл дверь. Загудело в кабине. В уши ударил рокот моторов, шум и гул ветра. — Да не выпускайте веревку, а то меня сразу отбросит под хвост! — прокричал Владимир и, став на колени, высунул ноги за борт.

— Постой! Постой, Вовка! Не вылезай! Бегу к командиру!..

Гулко забухали шаги по металлическому полу.

— Держите крепче! — Владимир все дальше сползал под самолет. Вот только голова, да плечи, да руки остались в кабине.