В сложном полете

Вылетели вечером с расчетом, чтобы в глухую полночь выйти в заданный квадрат. Задолго до линии фронта набрали максимальную высоту. С 4000 метров пришлось надеть маски — не хватало кислорода. Погода помогала выполнению задания. На этот раз синоптики не ошиблись…

Линию фронта прошли за облаками, каракулевыми шкурами раскинувшимися во все стороны. Для экономии горючего и увеличения дальности полета спустились с «потолка». И пошли над самыми верхушками бело-волокнистых клубящихся горок и завитков.

Серебристо-золотой диск луны заливал снежные вершины облаков своим матово-мертвенным светом, высвечивая все ямки на сугробной поверхности их, контрастно оттеняя тыловые стороны.

Порой чудилось, что не в самолете, а в аэросанях мчимся по заснеженной тундре, которой нет предела. Черно-фиолетовым куполом, усыпанным разноцветными звездами, словно драгоценными камнями, висело небо…

Убаюкивающе, равномерно гудели двигатели. Изредка переговаривались пилоты, тщательно и настороженно оглядывая пространство своих секторов наблюдения: не вынырнет ли откуда-либо «месс».

На подвесном ремне в турели качался стрелок, не снимая рук с пулемета. Похоже, дремали двое парашютистов, сидя на скамье у борта и склонив головы друг другу на плечи… Сидел за рацией стрелок-радист и, казалось, спал, прижав руками к вискам наушники шлемофона, работая на «подслушивании…»

И только я, как всегда, в каждом ночном полете, да еще в облаках или за облаками, потел, решая свою штурманскую задачу. То холодной, то горячей волной окатывал страх, что не выйду на цель и не выполню боевое задание.

«По всему полку, да и дивизии «прославлюсь», глаз не поднять. Друзья и товарищи будут пальцем тыкать. Командование тщательно разберет этот случай. Отругают перед всеми, отстранят от полетов. А может, и судить будут. Ведь «блудежка» и невыполнение задания — это же помощь фашистам…»

И я яростно крутил ручки радиополукомпасов (РПК-2), настраивая их то на одну, то на другую радиостанции, снимая отсчеты со шкал, а затем вычисляя радиопеленги и прокладывая их на полетной карте…

Примерно за час до выхода на цель облачность неожиданно оборвалась. Засуетились пилоты — теперь каждую секунду жди «гостинец» зенитки, заоглядывался стрелок, вставая на тумбу, задвигал рычагами борттехник, забегал взад-вперед из кабины в кабину (от окна к окну) штурман, сличая карту с местностью. Подняли головы парашютисты, в последний раз осматривая свое снаряжение перед прыжком…

Для меня выход из-за облаков после длительного полета всегда был радостно-тревожным. Наконец-то окончилось «хождение по мукам», полет с «завязанными глазами». Теперь смело поведу самолет визуально по земным ориентирам — рекам, озерам, населенным пунктам. Успевай только опознавай их!..

Но еще не было случая, чтобы, идя вне видимости земли, не уклониться от маршрута. И потом с неприятным чувством страха и ожидания, восстанавливать ориентировку. Обычно, чем дольше шли вне видимости земли, тем больше уклонялись.

При восстановлении ориентировки мысленно описывается круг на карте радиусом в 40—60 километров. Изучаются в нем ориентиры, а затем отыскиваются на земле. Но часто наблюдаемые земные ориентиры не совпадают с ориентирами на карте. Вот тут-то штурман и начинает метаться, пытаясь опознать, что за местность проплывает под самолетом. К тому же командир, уткнувшись носом в свою карту, без конца требует: «Где летим, штурман?.. Где летим? Покажи…» Методично действуя на натянутые до предела нервы.

В этот момент штурман испытывает примерно те же чувства, что и человек, который долго шел в одном направлении с завязанными глазами. И вдруг повязку ему неожиданно сняли и сурово спрашивают: «Где находишься? Покажи!.. Не узнаешь — домой не вернешься!..» В таком положении большинство штурманов тянет, выигрывает время, шаблонно отвечая: «Погоди, пока… Одну минутку… Сейчас… сейчас…» — лихорадочно отыскивая знакомые ориентиры. И требуется в такие минуты большое мужество, выдержка, самообладание, чтобы не растеряться, не впасть в панику и не идти на опасном поводу у какого-нибудь члена экипажа, который услужливо тычет карандашом в карту и твердит: «Вот мы где, смотри! Смотри!» — хотя сам давно уже потерял ориентировку…

Я в подобной ситуации, как штурман, не был исключением. Стоя в передней кабине и вглядываясь вниз, односложно отвечал:

— Подожди, командир… Подожди, пока…

Хаммихин снизу вверх, с недоверчиво-презрительной усмешкой, поглядывал на меня. Потом решительно произнес:

— Готовься к выброске!

Кивнул головой:

— Вон лес! Пора!..

Я удивленно, даже растерянно поглядел на него:

— Где?..

Расплющив нос, вдавился в стекло. Внизу что-то чернело. То ли лес, то ли населенный пункт, то ли болото, то ли свежевспаханное поле?..

Включив лампочку, поглядел на карту, на ручные часы.

— Нет, рано…

— Как рано? Выбрасывай! Где же ты после лес найдешь?..

— Через 42 минуты он будет, тогда и выбросим.

— Ты это всерьез? — повернулся в кресле Хаммихин.

— Конечно.

— А я говорю — выбрасывай!