В сложном полете

Передо мной — лист бумаги с вычерченной схемой захода на посадку по пеленгатору. Штурман, увидев ее, одобрительно кивает головой.

Странно! Не слышно ударов, неужели обледенение кончилось?.. Я вытягиваю шею, заглядываю в окна. Не появится ли где просвет?.. И вдруг, случайно бросив взгляд на приборную доску, замираю от неожиданности.

Стрелка указателя курса танцует около нуля… Заработал?! Компас заработал! Это же наше спасение!..

Расплывшись в улыбке, повертываюсь к штурману. Может, остальные компасы тоже работают?.. Но нет, только правый! Что ж, и это чудесно!

Старший штурман, глядя на шкалу, тоже улыбается.

— Везет тебе!

Срываюсь с места, бегу в нос самолета — надо договориться о заходе на посадку.

Всех обрадовало мое сообщение. А второй (правый) летчик — даже расхохотался от избытка чувств. Интересный у него смех. Неповторимый: какая-то смесь скрипа, скрежета и всхлипываний. Не поймешь — то ли смеется, то ли плачет…

…3 минуты до аэродрома.

Я не спускаю глаз с указателя курса. Вот-вот выйдем на привод.

В проходе у дверей стоит борттех, поглядывая на меня, ожидая команды.

…2 минуты …1 минута …Все! Время вышло! Пора делать разворот, но стрелка по-прежнему танцует около нуля. Значит, радиостанцию не прошли. Когда пройдем, стрелка развернется на 180 градусов. Опаздываем, выходит, но насколько?.. Невыносимо долго тянется время. Оборот за оборотом делает секундная стрелка на часах. И лишь на исходе третьей минуты стрелка курса робко сдвигается с места и описывает дугу.

— Разворот! — кричу я.

— Разворот! — дублирует борттех.

Командир резко поворачивает штурвал.

Услышав команду, некоторые летчики, отвлекшись от игры, подняли головы, наблюдают за нами. Другие — даже ушами не шевелят.

Один за другим скрупулезно выполняем развороты. Стрелка подходит к цифре 285. Наступает пора последнего, самого ответственного разворота… Чувствую, как опускается левое крыло, а правое поднимается. Сравниваю показания компасов. Несогласованность!

— Увеличить крен! Иначе выскочим правее посадочной!

Борттех неуверенно и негромко дублирует. Самолет медленно выходит из разворота. Так и есть. Проскочили! Привод в стороне.

— Влево пятьдесят!

Пока сманеврировали, приводную прошли сбоку.

— Уходим на второй круг! Курс девяносто!

Мне стыдно штурмана полка, летчиков. Спиной чувствую их осуждающие взгляды: «Эх, блудило! Не смог завести самолет».

Иду к экипажу — надо заставить их энергично выполнять мои команды.

Снова развороты, и опять подходим к последнему. Ну, если и в этот раз не зайдем… тогда хана! Баки пусты, да и запасных аэродромов ни одного. Метелью закрыты.

— Разворот! Так держать! Отлично!

Фу-у-у! Вроде точно вышли на прямую.

— Снижайся! Высота 250! Горизонт!

Стрелка указателя начала описывать дугу. Переключаю радиокомпас на ближний привод.

— Прошли дальнюю! Высота 180!

Гляжу в окошко. Пора бы выйти из облачности, но там — сплошная вата.

— Смотри, куда пошли, — трогает меня штурман.

Перевожу взгляд на указатель, стрелка отклонилась вправо. На миг цепенею, потом кидаюсь к пилотам.

— В чем дело? Куда свернули? 20 вправо! — кричу, врываясь в кабину.

— Гляди! Вон прямо полоса! — показывает рукой правый летчик и подхохатывает скрипуче.

Я вглядываюсь. Сквозь колеблющуюся завесу снега различаю что-то похожее на полосу… Деревенские дома, увязшие в сугробах, вытянулись в две серые линии. У каждого дома тополь. Целая аллея.

— Прекратить снижение! Это же улица! Деревня! Разворот вправо! Там посадочная!..

— Какая деревня?! — возмущается правак. — Ты что, спятил?

Правак упрям и может спорить до хрипоты. Тем более, что всегда твердит: «Я — замкомандира, а штурман — подчиненный!..» Это болезнь праваков.

Высота около сотни метров, нос самолета точно нацелен на верхушки деревьев. Еще немного — врежемся в них.

— Прекратить снижение! — трясу командира. — Это же деревня! Деревня! Неужели не видишь!?.

— Точно, деревня, — переводя дух отзывается командир. Он с силой тянет на себя штурвал и выкручивает вправо.

Натужно ревут моторы. Самолет карабкается вверх. Домишки скрываются в снежной пелене.

— Что теперь? — глядит командир.

— Пойдем на этой высоте, увидим полосу — сядем. Она длинная — два километра — сам знаешь…

Кругом бело. Горизонтальной видимости нет. Густой крупный снег идет. Местность просматривается только под собой. Мы ощупываем взглядом каждую складку ее… Наконец под самолетом замелькало что-то пятнистое, серо-белое, похожее на бок зебры. Полоса?.. Ну да, она! Заснеженная, перехваченная поперечными сугробами-перекатами.

— Бетонка под нами! Разворот влево! Шасси выпустил?..

Командир кивает. Земля стремительно надвигается. Командир круто планирует. Кажется, вот-вот врежемся. В последний миг командир выравнивает самолет и даже немного задирает нос.

Машина, пролетев еще немного, внезапно проваливается, а затем, рассекая снег, мчится по посадочной. Из-под колес брызжут струи. Из-под пола доносится глухой басовитый скрежет, похожий на фыркающий гул. Машина останавливается. Все! Сели! Даже не верится…