В сложном полете

— И не страшно тебе было, когда за вами погнались? — спросил Владимир. — Ведь могли догнать и убить?..

Папка улыбнулся.

— А тебе не страшно было стоять с топором у окна?.. И ждать бандита?

— Страшно…

— И мне было страшно. Но не мог же я служить белым, когда отец воевал против них.

— Мы тоже будем тебе помогать, — заверил я.

Осенью 1937 года отца перевели работать снова в Синарск. И наша семья переехала туда.

3

Жара. Темно-голубое небо словно сдавило землю со всех сторон. Ослепительный шар солнца висит на нем, точно прибитый. Ни ветерка.

В дорожной пыли, лежащей толстым слоем, купаются, раскрыв клювики, нахохлившиеся воробьи. Деревья, будто разомлев, не шелохнут ни веткой, ни листиком.

Мы сидим на горячущих каменных плитах террасы. Мы — это я — девятилетний белоголовый пухляк. Мой старший брат Владимир. И приятель брата — смуглолицый, чернявый Пашка Засыпкин.

Вовку знают в городе как отчаянного драчуна с хулиганами. Сам Мишка Мирон — главарь городских ребячьих шаек и главный авторитет среди них называет брата уважительно и ласково Вовочка, а чаще Адмирал.

Я, конечно, безмерно горжусь братом. Но никогда не прошу у него помощи в стычках. Мне стыдно просить его заступиться, хотя большинство мальчишек даже хвастаются своими покровителями и защитниками. Ребята нашего класса с восторгом рассказывали мне про Вовку, его бои и победы, не подозревая, кто он для меня. Был даже случай, когда один мальчишка пригрозил мне Вовкой Ушаковым, который за него «восстает». Однофамильцем считают…

Перед нами на песке играет пацан. Он рыжеволос, конопат и черен от загара. А может, от грязи. В одних трусах, не обращая внимания на нещадно палящее солнце, он поглощен строительством какой-то крепости. Ползает на коленках, сгребает песок. На вид ему лег семь, не больше.

Глядя на него, я тоже начинаю выкладывать на плите «ограду» из камешков. В поисках их спускаюсь по ступенькам, приближаюсь к мальчишке.

— Не бери здесь камни, мои, — недовольно бурчит пацан, повернув голову и меряя меня взглядом.

— Ты их купил, что ли? — возмущаюсь я и, набрав полные горсти, возвращаюсь назад.

— Чё ты его не стукнул? — говорит Пашка. — Дал бы пару раз, пусть не вякает.

— Зачем? — удивляюсь я.

— Ты что, боишься его? — вмешивается брат. — Я слышал — ты никогда не дерешься. Верно?..

Мне стыдно сознаться, я краснею.

— Не-ет, — мотаю головой.

— Ну если нет, так иди и надавай «подсаненку», — подзуживает Пашка.

— Зачем? Он ведь ко мне не лезет?

— Что, дрефишь?.. Не дрефь! Мы поможем, — не унимается Пашка. Видно, ему очень хочется поглядеть на драку.

— Я не дрефю. Из-за чего драться-то? — и, повернувшись к брату: — Ты ведь сам говорил — драться надо тогда, когда обижают слабого или защищаешь его.

— И сейчас это скажу. Но бояться драки не надо.

Я победно гляжу на Пашку. Тот замолкает.

Откровенно говоря, я по-настоящему ни разу не дрался и драка мне противна. С неприязнью смотрю на мальчишку, роющегося в пыли. Черт послал его на мою голову! А он продолжает строить крепость, точно не слышит нас.

Откуда-то из кустов выныривает Гришка Терентьев. Заметив мальчугана, направляется к нему. Гришка синеглаз, широкоплеч. Намного шире меня и ростом выше. Первый забияка в нашем классе. Для него с кем-нибудь подраться — пустяк! Драться он любит и умеет. Когда его ругают за это, он всегда говорит в свое оправдание: «А что, я ему уступать должен? Не уступал и не уступлю!..»

Меня он зовет пренебрежительно «книжка-малышка» и относится с насмешкой. Считает безвредной букашкой.

Лихо насвистывая «Легко на сердце», Гришка останавливается напротив. Из-за густой листвы деревьев нас не видит.

Мальчуган опасливо косится на него, но продолжает свое строительство.

Гришка, прищурив глаз, оглядывает его сооружение и вдруг, громко свистнув, идет по нему, как слон, тяжело топая. Рушит все на своем пути.

— Не надо! Не надо! — взвизгивает пацан. — Зачем сломал?

Он вскакивает и, плача, в отчаянии бросается на Гришку с кулаками.

Ну и ну! Вот так пацан! Крошка, а не боится!

— Ах ты, гнида чумазая! На кого руку поднял?

Гришка размахивает и громко шлепает мальчишку по лицу. Тот, не устояв, падает в песок. Гришка подскакивает к нему и, схватив крепко за уши, поднимает на ноги. Бьет по щекам ладошкой и приговаривает:

— Старших надо уважать! Старших надо уважать!

Мне больно за мальчишку. Я поворачиваюсь к Вовке. С ожиданием гляжу. Неужели не заступится? Ведь слабого бьют!..

Но Вовка сидит, не шелохнется, будто не видит и не слышит ничего. Щелкает семечки да сплевывает шелуху. Что это он? Я не узнаю его. А еще торопыга, защитник слабых…

— Вовка, — не выдерживаю я и укоризненно гляжу на брата. Он, повернувшись, смотрит на меня как-то странно, насмешливо. Небрежно говорит:

— Твой одноклассник. Я с карапетами не дерусь, — и отворачивается.

Вот так здорово? Но я же не умею!..

Словно подслушав мои мысли, добавляет:

— Выручи мальчишку, надо уметь постоять за слабого.