В случае беды

– Нет.

– Что делает?

– Ничего. Стоит, прислонившись к дому напротив, и не сводит глаз с моих окон. Что посоветуешь?

– Я заеду за тобой и пойдем завтракать.

Я поехал на улицу Понтье. Увидел Мазетти, небритого и грязного, как если бы он, не переодевшись, прибежал сюда прямо с завода.

К нам он не подошел, только посмотрел на Иветту глазами побитой собаки.

Когда час спустя я доставил ее домой, его уже не было, но он вернулся на другой день, потом на следующий, все больше обрастая щетиной, лихорадочно блестя глазами и походя на нищего.

Не знаю, какова доля искренности в его поведении Он тоже в разгаре кризиса. Похоже, со дня на день откажется от стоившей ему стольких лишений карьеры, словно для него ничто не имеет значения, кроме Иветты.

В течение недели наши взгляды не раз скрещивались, и в его глазах читался презрительный упрек.

Я продумал все мыслимые решения, в том числе совершенно невозможные например, поселить Иветту у нас на нижнем этаже, где находятся мой кабинет и служебные помещения. Мы сохранили там одну спальню с ванной, которыми пользуется Борденав, когда работает ночью.

Этот проект долгие часы держал меня в возбужденном состоянии. Меня соблазняла перспектива днем и ночью иметь Иветту под рукой, но наконец рассудок взял верх. Мой замысел неосуществим хотя бы из-за Вивианы – это же очевидно. До сих пор она со многим мирилась, готова мириться с еще большим, но так далеко не пойдет.

Я почувствовал это, когда поделился с ней решением, которое в конце концов принял. Разговор состоялся после завтрака. Я выбрал этот момент нарочно, потому что меня ждали во Дворце и у меня было только четверть часа свободных, что помешало бы объяснению опасно затянуться.

Войдя в гостиную, где мы собирались пить кофе, я негромко бросил.

– Надо поговорить:

На лице жены читалось, что я вряд ли сообщу ей что-либо новое и важное. Возможно, она ждала еще более серьезного решения, чем то, на котором я остановился. Во всяком случае, я почувствовал нечто вроде шока, а Вивиана на секунду выдала себя, показав, сколько ей на самом деле дет.

У меня сжалось сердце, как если бы я был вынужден усыпить собаку, долго бывшую моим верным другом.

– Сядь и помолчи. Ничего плохого не случилось.

Вивиана изобразила на лице улыбку, и эта улыбка была жесткой, оборонительной; когда я объяснил, о какой квартире идет речь, я понял, что ощетинилась она не из сентиментальных соображений. На секунду я даже поверил, что началась ссора, и не уверен, что она была бы для меня так уж нежелательна. Мы ведь в таком случае покончили бы со всем одним ударом вместо того, чтобы продвигаться к этому по этапам. Я решил не уступать.

– По причинам, которые слишком долго объяснять и которые, как мне кажется, тебе известны, она не может больше жить в меблирашках,

Мы все время говорим, она – я из деликатности, жена из презрения.

– Знаю.

– В таком случае все просто. Мне нужно как можно скорее поселить ее в месте, неизвестном человеку, который преследует ее.

– Понимаю. Продолжай. – Нужно подыскать свободную квартиру.

Не подыскала ли она уже такую – скажем, с помощью агентства?

Если память мне не изменяет, на втором году нашей жизни на площади Данфер-Рошро наше жилье начало нам казаться неудобным и мы возмечтали переехать поближе ко Дворцу. Мы часто прогуливались по острову Сен-Луи, который прельщал нас обоих.

В то время на оконечности острова, похожей на шпору и расположенной напротив Сите и Нотр-Дам, была свободна квартира, и мы осмотрели ее, обмениваясь жадными взглядами. Квартирная плата, ограниченная законом, была не слишком высокой, но от нас потребовали оплатить ремонт, о чем не позволяло говорить всерьез состояние наших финансов, и мы с тяжелым сердцем ушли.

Позднее мы познакомились у приятелей с американкой мисс Уилсон, которая не только сняла эту квартиру нашей мечты, но даже купила ее; по-моему, Вивиана потом ездила к ней туда на чай. Мисс Уилсон занималась живописью, посещала Лувр и художников и, как иные американские интеллектуалы, покинувшие родину, считала свою страну варварской, клянясь, что закончит свои дни в Париже. Здесь ее чаровало все-бистро. Центральный рынок, маленькие более или менее подозрительные улочки, клошары, утренние рогалики, дешевое красное вино и танцульки.

Так вот, два месяца назад, в возрасте сорока пяти лет, она вышла замуж за проезжего американца, гарвардского профессора младше ее, и укатила с ним в Соединенные Штаты.

Она разом порвала с прошлым, с Парижем и поручила агентству по торговле недвижимостью как можно скорее продать квартиру, мебель и безделушки.

Это в метрах полутораста от нас, и мне, чтобы добраться до Иветты, не понадобится ни ловить такси, ни беспокоить Альбера.

– Я долго думал. На первый взгляд это безумие, но...

– Купил?

– Еще нет. Сегодня вечером встречаюсь с уполномоченным агентства.

Отныне передо мной была женщина, защищающая уже не свое счастье, а свои интересы.

– Надеюсь, ты не собираешься приобретать квартиру на ее имя?