В снежных горах Непала

Он сочувственно посмотрел на неё, понимающе покивал: — да-да, я понимаю. Но я ничего не мог поделать, — он выглядел виновато, — меня… попросили. Настойчиво попросили взять его обратно. Так что он тоже будет защищаться, но только через год, наверно. И, — профессор горделиво выпрямился всем тщедушным телом, — я категорически отказался быть его научным руководителем! — Маша грустно улыбнулась.

* * *

Сантош жадно целовал любимую, всем телом ощущая её трепет, желание и готовность принадлежать ему полностью и до конца. Он чувствовал языком и губами вкус и жар её лона, а нос с упоением вдыхал запах женского естества. Он слышал её тихие стоны, чувствовал, как её руки обнимают его, ласково сжимают напряжённый пульсирующий, тяжёлый от наполняющего его желания, пенис, поглаживают яички и внутреннюю поверхность бёдер. Не выдержав, он навалился на неё всей тяжестью, вжимаясь, входя в неё и чувствуя её готовность, стремление слиться в одно целое. Он уже забыл, что может быть так счастлив, а сейчас это чувство захлестнуло его, накрыло с головой, и Сантош с торжествующим воплем вознёсся к сияющим небесам вместе с любимой, которая разделила с ним этот восторг.

Он открыл глаза, не понимая, где находится, прошептал: — Маша! Маша… — и очнулся, окончательно проснувшись. Влажные липкие трусы неприятно холодили тело, и он с омерзением, торопясь, стащил их и забросил в дальний угол пещеры.

Сегодня, уже под утро, он добрался до своего логова, обернулся человеком и завалился спать на знакомую постель из шкур яков, едва успев натянуть трусы и футболку. Сантош, с одной стороны, был рад, что наконец-то добрался до дома. До Солу Кхумбу было рукой подать: даже с тихоходной и непривычной к горам Машей они добирались от пещеры до деревни меньше суток, а уж один-то он добежит за полдня, даже если решит идти в человеческом облике. Честно признаться, он устал. Как физически, так и морально. И ладно бы хроническое недосыпание и прочие прелести ухода за тяжелобольными детьми, но постоянное напряжение и боязнь сделать ошибку — всё же он не был специалистом по инфекционным болезням, но ежедневная выматывающая настороженность и внимание к окружающим его людям, ещё недавно собирающимся устроить громадный погребальный костёр из собственных детей, ужасно угнетали его.

Наконец, он избавился от них. Дети и немногие заболевшие взрослые здоровы, а Сантош мысленно хвалил себя.

Но, с другой стороны, возвращение домой повергало его в уныние. Два месяца прошло, а он обещал Наре, что они поженятся, как только минует установленный ему матерью срок. Сейчас ему казалось, что время пролетело слишком быстро, и он ещё не готов стать женатым человеком. Не торопясь, он оделся и умылся, растопил очаг и позавтракал. Грустно вспоминая свой сон, он тяжело вздохнул, подумал: — вспоминает ли его Маша? Или уже забыла в объятиях другого мужчины? — Настроение окончательно испортилось, но нужно было идти. Он решил, что барсом он доберётся гораздо быстрее, и принялся раздеваться.

Вскоре белый, с серыми размытыми пятнами на шкуре ирбис, скользнул из пещеры, на минуту задержался на вершине скалы, оглядывая окрестности и принюхиваясь. Сильный ветер обдувал морду, ледяная крошка и колючий снег приятно ворошили густую шерсть и массировали шкуру. Он широко, со вкусом зевнул, обнажив острые белые клыки и, спрыгнув со скалы, неторопливо потрусил по едва заметной тропе.

* * *

Жители Солу Кхумбу окидывали равнодушным взглядом пробегающего мимо громадного снежного барса и тут же возвращались к своим делам. Тому тоже не было до них дела. Задача номер один — вымыться, наесться до отвала и отоспаться. Всё остальное подождёт.

Добравшись до дома, он прямо на веранде обернулся и вошёл голым, грязным и очень худым мужчиной. Натянув шорты и сунув ноги в сандалии, он прихватил мыло, большое полотенце, а также чистые трусы, футболку и отправился на реку. Ледяная вода была мягкой, снеговой, и мыло трудно смывалось. Растёртое до красноты травяной мочалкой тело горело, но было чистым, кожа приятно поскрипывала. У Сантоша мелькнула мысль, что ему нравится запах чистоты, а вот у Маши он любил именно запах её тела и предпочитал, чтобы в постель она ложилась, как есть: едва уловимо пахнущая пОтом, какими-то ей одной свойственными ароматами. Она стеснялась и бурно протестовала, но он не отпускал её мыться, пока не нацелует везде, где ему хочется, пока её лоно не наполнится его семенем и его запахом. Лишь после этого она с облегчением скрывалась в ванной, а он смеялся над её стеснительностью.