В социальных сетях

«Все эти увядающие дамочки среднего возраста, – возвращался он с частного вызова. – Их мания чистоты, их змеиная улыбка: «Вот, пожалуйста, тапочки». И действительно, гости только грязи нанесут! – Пока жена вешала его пальто, он, согнувшись на табурете, расшнуровывал ботинки. – Их проблемы яйца выеденного не стоят, но у них в голове тревожный очажок, который требует постоянных страхов. Как огонь поленьев, как пустой желудок. Ах, сын женится, а она приезжая! Ах, муж задержался на работе, а у него молодая секретарша! Нет, не тот нынче пошел сумасшедший, стыдно даже деньги брать. – Он переводил дыхание. – Раньше от чего с ума сходили? Несчастная любовь, богоискательство, от того, что решить не могли: «Тварь я дрожащая или право имею?» А теперь? Невыплаченный кредит, диета, чтобы выглядеть как в телевизоре, все помешались на квартирном ремонте. Тьфу! Где благородство? Мещанство сверлит дыры даже в безумии! – Олег Держикрач распрямлялся с красным лицом. – Чертовы ботинки! Сними, пожалуйста. – Жена послушно наклонялась, зубами развязывая морские узлы. – А в отсутствие раздражителей мозг их выдумывает. Конечно, это лучше, чем быть заживо съеденным экзистенциальной фрустрацией. Но этого же не скажешь, вот и советую, как отвадить невестку, секретаршу… Прямо деревенская ворожея!» Олег Держикрач раскатисто смеялся.

Психиатром он был потомственным.

«На свете все сумасшедшие, – часто повторял его отец, собираясь к себе в больницу. – Только одни знают об этом, а другие нет. – Он завязывал вокруг шеи шарф, такой же длинный, как носил теперь Олег Держикрач, и добавлял: – Я знаю». Больница, где отец был главврачом, утопала летом в цветах, за которыми ухаживало женское отделение, целыми днями возившееся на клумбах, пока мужское за дощатым столом стучало слепыми костяшками домино. «Трудотерапия», – показывал на пациенток отец, и с тех пор Олег Держикрач каждый раз смеялся, вспоминая это, когда глядел на пчел. Он видел все сквозь призму своей профессии, ему казалось, что все, даже насекомые, занимаются чем-то, чтобы решить свои психологические проблемы, что их поведение также продиктовано внутренним конфликтом и что сама жизнь вертится вокруг патологии, поразившей мировой разум. При этом в медицине Олег Держикрач давно разочаровался, считая, что норма – это холодный, равнодушный космос, а жизнь сама по себе безумие, излечить от которого невозможно, не убив ее носителя. Мать у Олега Держикрача работала у отца ассистенткой, так что при поступлении в университет у него не было выбора. Учился он блестяще, после окончания был оставлен на кафедре, где быстро защитил диссертацию. «Пишите докторскую, – поздравил его научный руководитель, старик с ясными глазами и ямочкой на подбородке. – Скоро вы нас всех за пояс заткнете». Но к чистой науке у Олега Держикрача не лежала душа.

– Не мое это, – советовался он с отцом. – Цифры, теории, а жизни нет.

– Без практики нет психиатра, – соглашался тот. – Все методы не стоят опыта, все диссертации – одного больного, которому облегчил жизнь.

Они сидели в больничном саду, за струганным столом, где поколения больных стучали костяшками домино, – и обоим казалось, что знают жизнь. Это был последний год отца, который не успел выйти на пенсию, и опять у Олега Держикрача при устройстве на работу не было выбора. Он пошел в ту же больницу, где бывал с детства и где еще работала его мать. Корпуса в больнице были двухэтажные, по крышам скребли яблоневые ветки, а осенью ветер заносил в палаты с распахнутыми окнами сухую листву и яблоки, которые закатывались под кровати. Пол в коридорах был сколочен из досок разного дерева, и каждая половица скрипела по-своему, точно привносила в историю корпуса что-то свое, пытаясь рассказать ее на собственный лад. С тех пор прошло тридцать лет. Олег Держикрач выучил все скрипы сухих половиц, привык к тому, что вечерами, когда он оставался дежурным по больнице, на чердаке скреблось какое-то странное существо, подвывавшее, когда дул ветер, точно проглотило дудку, он измерял эти годы выписанными больными, отмечал их продвижением от младшего ординатора до заведующего отделением и никогда не задумывался, как бы сложилась жизнь, не приди он тогда к отцу. «А как иначе? – был убежден он. – Все проводят жизнь в своих четырех стенах». Где-то посредине этого срока Олег Держикрач похоронил мать, а ближе к концу женился на своем интерне. Она влюбилась в него без памяти, хотя он был уже тогда похож на значок интеграла и очки постоянно сползали на нос. Разница в возрасте была огромна, она смутила всех их знакомых, но супруги были счастливы. Олег Держикрач доверял жене служебные секреты, о которых лишний раз не рассказывал даже себе. Возвращаясь из больницы с высокими узкими окнами, которые залезали с первого этажа на второй, он подробно рассказывал, как прошел день, слыша в ответ:

– Ах ты старый, верный служака.

– Надоело, признаться, все одно и то же. Уехать бы куда…

– И куда собрался мой стойкий оловянный солдатик? Везде будет хуже…

Олег Держикрач вздыхал и, поцеловав жену, садился ужинать.