В социальных сетях

«Старость – это когда все силы уходят на поддержание организма, когда не успеваешь ставить на нем заплаты, а волю приходится собирать в кулак, чтобы стойко, без стонов переносить его постепенное разрушение, когда простейшие вещи, такие как выпить бутылку вина или переспать с женщиной, вырастают в проблему, когда безрезультатное сидение на стульчаке приносит неимоверные муки, заслонив все остальное, а кишечник, мочевой пузырь и желудок ставят в унизительную зависимость».

– Узнаю льва по когтям! – насмешливо сказала Вера Павловна. – Наверняка это старый зануда Иннокентий Скородум.

– А вот и нет, дорогая, это я.

Вера Павловна посмотрела на мужа другими глазами, будто увидела в первый раз. А потом неожиданно улыбнулась:

– Говорю же, не зря ты все это затеял, откуда бы я узнала, что ты уже старичок?

Олег Держикрач улыбнулся.

– А писатель по-своему честен. Вот, обрати внимание.

Иннокентий Скородум:

«Я всю жизнь провозился с книгами, сначала их читал, потом писал. А может, следовало наоборот? Я писал о жизни, и никогда о смерти. Я думал: «Раз ее не избежать, закроем глаза!». Но значит, я не писал и о жизни!»

– Может быть впервые, он попробовал быть искренним, а как его кусают!

Дама с @:

«Какая трагедия! В детской литературе себя не пробовал?»

Сидор Куляш:

«Конечно, жизнь отвлекает от смерти, и есть шанс, что смерть также отвлечет от жизни».

Он прицепил издевательский смайлик.

– Слушай, они все сумасшедшие! – всплеснула руками Вера Павловна. – От них за версту несет безумием!

– Это было бы еще ничего! Если понимаешь, что безумен, значит, еще жив. Но мне кажется, половина из них мертвые клоны. Например, Афанасий Голохват с его социологическим поносом и пренебрежением к грамматике.

– И чей он клон?

– Сидора Куляша. Его второе «я», компенсирующее социальную зависимость. Нельзя же всерьез представить, что ему нравится его работа на телевидении. Он не настолько самоуверен, чтобы игнорировать отношение к себе в группе, вот и появляется на сцене Афанасий Голохват, который пишет, посмотри:

«Покажи по телевизору обезьяну и на улице у нее станут брать автографы вот где мы живем кругом одноклеточные утрамбованные информационным катком зомби с оштукатуренным сознанием и психологией комнатных собачек».

Олег Держикрач:

«И с волчьей хваткой».

– А ты у меня остроумная, – повернулся к жене Олег Держикрач. – Я бы так не нашелся.

Вера Павловна покраснела.

– И все же странное впечатление оставляет наша переписка. Посмотри, как все связано, прямо божественный промысел!

– Что ты имеешь в виду?

– Ну как же, не напиши Модест Одинаров про свой случай с собачником, не появился бы и Раскольников. Он оставил первый комментарий под сообщением Модеста Одинарова. И не было бы его провокационного розыгрыша, так шокировавшего всех.

– Уверен, что розыгрыша?

– Убежден! А уже позже в группе появился Афанасий Голохват, почувствовавший в Раскольникове родственную душу. Если допустить все же, что это отдельный человек, а не клон Сидора Куляша. Видишь, одно загадочным образом цепляет другое.

– Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется.

– Мы никогда не узнаем и как оно отозвалось.

– В каждом сердце по-своему. А сколько их в группе!

– А знаешь, мне иногда кажется, что это один человек. – Олег Держикрач опять посмотрел на жену, точно оценивая, не примут ли его за сумасшедшего. – Как и по свету бродит один вечный Адам под разными именами.

Вера Павловна обняла мужа.

– Адам и Ева. По свету бродят двое.

– Да, дорогая, встретить свою половину – это и есть наше предназначение, в этом и состоит

Судьба человека

Душным августовским вечером за тысячи километров от супругов Держикрач перечитывала сообщения в группе Полина Траговец. Вспоминая Модеста Одинарова и покойную мать, она в который раз спрашивала себя, почему, вместо того чтобы устраивать жизнь, проводит ее в Интернете. Полина вдруг осознала, что, выводя на сцену Ульяну Гроховец с ее картонно жизнелюбивыми постами, она объявила войну своему прошлому, которую безнадежно проиграла. Ей уже не нравилась и затея с Модэстом Одинаровым, который должен был заменить умершего жильца с верхнего этажа, теперь она по-другому смотрела на его историю с собачником. Полине не было его жалко. Одинаров виделся ей холодным черствым эгоистом, так и не повзрослевшим ребенком, забившимся под крышу, откуда с испугом глядел на мир. «Что жил, что не жил», – вздохнула Полина Траговец, подумав, что Одинаров сам виноват в своих несчастьях и что она очень на него похожа. Разве она уже давно не разошлась с жизнью? Разве жизнь не была отдельно, а она отдельно? Полина возвращалась к годам, проведенным с матерью, которые носила как платья из одного пыльного гардероба, и не понимала, кто уготовил ей такую судьбу. Почему ей только в Интернете достало решимости стать Ульяной Гроховец? Разве она не достойна большего?