В спорах о России: А. Н. Островский

К 1871 году Островский совершил немало путешествий по русскому пространству и русскому времени. Возносился духом с Козьмой Мининым, ужасался падению согрешившего народа в «Тушино», горевал о Божьей немилости со старухой-крестьянкой в «Воеводе», сожалел о сожженной страстями великой душе Льва Краснова, видел ангелов с Катериной Кабановой, отвращался от «греха Иуды» в «Банкроте»… А в «Не было ни гроша, да вдруг алтын» прозвучат слова, будто в чем-то итоговые для этих «путешествий по русскому миру».

«Мало христианства-то в людях», — скажет страдалица Анна, жена старого безумного скупца Крутицкого. Имея в виду не баню, пироги с начинкой и чай с изюмом во время поста, как то делали герои «Семейной картины» и «Банкрота», а сострадание и милосердие. Бог в этой пьесе поминается часто, к нему обращаются, просят сохранить, рассудить, помиловать, просят жизни или смерти. И событийный узел, завязанный в этой пьесе, разрешается действительно чудесным образом, можно сказать, высшей волей.

Чья это воля, кто так рассудил?

На краю Москвы живут три семейства — Епишкины, Мигачевы, Крутицкие; они не родственники, не друзья, не сослуживцы, они — соседи, объединенные помимо воли. Жизнь тут на виду, на миру, открытая сплетням, толкам, пересудам; клубок судеб, людское общежитие, где все сплетено: палач и жертва, скоморох и мученица, хамство и долготерпение, нищенство и бешеные деньги. В этом захолустье, где далеко до царя и высоко до Бога, жизнь сама собою правит, сама карает и милует. Тут, в ней самой, и Бог, и царь, и власть, и суд, и мера, и чины, и звания. А кругом житейское море, «люди», «народ» незримо присутствуют при всех творимых делах, их то и дело поминают, к ним обращаются, призывают их послушать да на них посмотреть.

«Не было ни гроша, да вдруг алтын» — пьеса, выросшая из творческих взаимоотношений Островского с миром народной философии и морали. Этот мир веками вырабатывал правила «житейской мудрости». Всякий, к примеру, знает, что копейка рубль бережет, а своя рубашка ближе к телу, но всякий ли понимает, что, приговаривая эти нехитрые сентенции, можно прожить разумную бережливую жизнь, а можно запросто грабить и тиранить своего ближнего, да еще утешаясь связью с «житейской мудростью»?

В «Не было ни гроша, да вдруг алтын» Островский как бы открыл шкатулку «области Божьего попущения» и выпустил ее обитателей на простор, поместив их рядом с откровенным злом, страданием, болью. Наши обитатели-обыватели проявили исключительную жизнеспособность. В отличие от несчастного семейства Крутицких Епишкины и Мигачевы живут жизнью не страдательной, а действительной — сочно, победительно, твердо, вольно, ничего не боясь. Но наступает момент, когда эта вольная, торжествующая, обаятельная жизнь становится хамской, жестокой, наглой, агрессивной, когда она будто кричит: «Посторонись! Зашибу!», когда лица обращаются в морды, а на добродушно-незамысловатой рожице появляется оскал самоупоения.

Вот Елеся Мигачев — мальчишка, птица вольная, на все руки мастер: и синиц ловить, и забор красить, и самовар принести, и любовный разговор затейливый сплесть; дух-проказник вольной, беззастенчивой жизни. Все ему удается легко, играючи, кажется, сама природа ему мирволит, любуясь Елесиной легкостью, умелостью, нетребовательностью. Много в Елесе развеселого фольклорного бурления, он такой же «глубокий родственник» Иванушки-дурачка, как Миша Бальзаминов. Но того все обижали, а этот обижает сам. Став женихом дочери богатого купца, выбивает пыль из сюртучка прямо в лицо бедной девушке Настеньке, приглашая на него, Елесю, полюбоваться. Незатейливый простачок, милый дурачок — любимец судьбы обижает сироту — в каких сказках такое мыслимо? А затем сироту обидят «всем миром». Самоупоение, глухота к чужим страданиям — вот главные черты этой стихии, это олицетворенная природа, неодухотворенная, безразличная к тем, кто страдает.

Событие, все разрешившее, уладившее всеобщую судьбу, не зависело ни от чьей воли. Елеся нашел деньги, случайно потерянные безумцем Крутицким, тот повесился, не в силах это пережить, — и вот бедная Настя стала богатой невестой, а Елеся женится на Ларисе Епишкиной. Случай царит и полновластно распоряжается судьбами людей.

Елеся и вся его компания не сомневаются, что случай есть чудо, Божье торжество, да чуть ли и не сам Всевышний, великодушно сообщающий, что он тут и все видит. «Маменька, невидимая рука, невидимая рука… Нам Бог послал… С неба, маменька, за правду нашу», — трепещет Елеся, найдя деньги. За какую такую правду на него с неба посыпались деньги, неизвестно.

Компания обывателей, Мигачевых-Епишкиных, со своим Богом в полном ладу. Иное дело — у Крутицких. «Господи, прости ему! — плачет Анна Крутицкая над мертвым мужем, — погубил он свою душу… За деньги, за проклятые деньги… Ведь всем умереть, да зачем же так! Что это, Господи?»