В спорах о России: А. Н. Островский

В минуту жизни трудную к ограбленному, униженному, забитому Кисельникову является Неизвестный. «Я только вчера приехал; а впрочем, я все знаю, что у вас в суде делается». — «Кто-нибудь из наших сообщает-с?» — вежливо интересуется Кисельников, на что черт не без юмористичсекого удовольствия отвечает: «Да, ваши у меня бывают, забегают частенько, и, кажется, остаются мною довольны». За три тысячи рублей покупает он бедную душу Кисельникова. «Я и не таких, как ты, покупал. Любо с вами дело делать». Черт деловит, расчетлив и точно знает, что кому положено. «Да ты не бойся, мы за тобой следить будем, до Сибири не допустим». Сибирь слабому и жалкому Кисельникову совершенно не по чину: в Сибирь Лев Краснов пойдет, а не он. Кисельникову же — безумие и торговая площадь, где ему вечно вести копеечную торговлишку, «божиться, душу свою проклинать, мошенничать».

В отличие от гневливого и пристрастного Ярилы, в отличие от мрачного и придирчивого демона дома, в отличие от просто человека, волнуемого чувствами, черт совершенно спокоен и хладнокровен. Он не мучает, не придирается, не сердится, а словно короткие приказы отдает. «Убей». «Зажги». Так повелительно-безапелляционно говорит он с Кисельниковым: «Покажите», «Бери, бери», «Пиши что-нибудь».

Никакого поэтического ореола у черта, каким его пишет Островский, нет. Трезвый, практический, деловитый душегубец занят изнурительной каждодневной рутинно работой: тут подгадай нужный момент, там вовремя вбрось денежек, найди точную сумму, правильный миг, знай слабости, умей использовать. Он даже и не ненавидит людей, ненависть — горячее чувство и, следовательно, не его стихия. Он людей презирает, они для него как те «овцы», о которых рассказывал Вукол Бессудный.

Следующий цикл пьес Островского — комедии о современности 1860-1870-х годов, о всяческих ее гримасах и выкрутасах. «На всякого мудреца довольно простоты» (1868), «Бешеные деньги» (1869) и написанные позже «Снегурочки», но естественно примыкающие сюда «Волки и овцы» (1875).

В этих комедиях мы не найдем людей с сильной верой, с сильными страстями, не обнаружим ни Христа, ни Ярилы. Вроде бы «дьяволов водевиль», игры расчетливого и умного черта, его практика. Но в этих «сатирических комедиях» столько обаятельного, смешного, милого, остроумного, нет никакой мрачности, никакой тяжести — и невольно сомневаешься, точно ли именно лукавый вертит эту карусель. Люди не столько обманывают друг друга, сколько, как в картах, «блефуют», и в этом уже есть и азарт, и артистизм, и своего рода вдохновение, а не одна корысть. Идет азартная и веселая игра, и ни с кем не происходит ничего страшного, крайнего, опасного. Человек в этих пьесах Островского не служит ни Богу, ни черту. Никому не подвластен, чудит по-своему. Образуется область чисто человеческой игры, по своему колориту чем-то и близкая «области Божьего попущения», только там надеялись на случай, судьбу, удачу, а жители комедий «На всякого мудреца довольно простоты, «Бешеные деньги» и «Волки и овцы» надеются только на самих себя и сами как умеют добиваются своего.

Азартные игры новых времен людям старой закалки принимать со всей откровенностью несподручно. Так, по старинке, прикрываются «Богом» и святостью Турусина («На всякого мудреца довольно простоты») и Мурзавецкая («Волки и овцы»). Островский пишет своих барынь резко, насмешливо, но есть в его манере и весело-беззаботный, чистый юмор. «Сударыня, странный человек пришел», — объявляет слуга Турусиной, которая держит в доме «по христианству» разных приживалок и богомольцев. «Откуда он, ты не спрашивал?» — «Говорит, из стран неведомых». — «Вы у этих, что из неведомых-то стран приходят, хоть бы паспорты велели спрашивать», — беспокоится благоразумный приятель Городулин…

Островский, как я уже писала, не находил никакого обаяния, никакой красоты в зле; его черт — хладнокровный, расчетливый душегубец. Признать за чертовщину забавную, пеструю и обворожительную круговерть его сатирических комедий — значит признать, что Островский мог написать черта смешным, милым и веселым. Нет — это вольные люди по своей воле и чудят, озорничают, блефуют, перекоряются, хитрят, за нос водят друг дружку. Базар житейской суеты все-таки не «дьяволов водевиль».

«Горячее сердце» (1868) и «Лес» (1870) — отдельные, особенные пьесы, объединенные разве что образом «мир-лес», где всякому, самому причудливому человеку есть место; их мы оставляем для особого разговора. А вот «Не было ни гроша, да вдруг алтын» — могучее, оригинальное и горькое сочинение Островского для нашей темы необходимо.