В споре с Толстым. На весах жизни

Замечательно изменение во взглядах на труд, внесенное Великой Октябрьской революцией в СССР! То, что раньше воспринималось трудящимися как проклятие и что, сопровождаясь бесчеловечной эксплуатацией рабочего, женщины-работницы и детей их, начиная чуть не с 7-летнего возраста, теперь, в республике Советов, обратилось, по цитированному уже мною выражению в «дело чести, дело славы, дело доблести и геройства». Можно сказать, что в СССР все теперь измеряется трудом, и трудящийся чувствует себя не рабом, а хозяином жизни, ибо о подневольности уже говорить не приходится и все трудятся и отдают, не жалея, свои силы на общее дело. И как грандиозны результаты этого подлинного и всестороннего подъема труда в Советском Союзе! Из бедной и отсталой страна превратилась в трудовую промышленную державу, способную и накормить весь народ, и отстоять его самостоятельность и независимость от враждебных внешних сил.

Герои Социалистического Труда отмечаются золотой звездочкой, которую они носят на груди. Красивый символ! Вот бы так-то украсили рабочего в XIX веке – в Англии, Франции, России! Да куда там! – о почете думать уже не приходилось, когда и голая борьба за существование не была обеспечена.

Герои труда – это, действительно, лучшие люди страны, и золотая звездочка обеспечивает им почет и уважение везде и всегда.

Поэтому в Советском Союзе мы вправе, более, чем где бы то ни было, говорить о счастье труда.

* * *

Не надо ломиться в открытые двери и доказывать, что любовь к женщине и брак по любви являются одним из наиболее полных выражений личного счастья. Это все знают. И вся художественная литература, живое отражение жизни, свидетельствует об этом.

Вот сейчас передо мной, совершенно случайно, лежит на столе «Петр I» А. Н. Толстого. На стр. 617 Меншиков рассказывает Петру, как он уговаривал Шереметева отдать ему Екатерину:

– Уступи девку… Дворец отдам, последнюю рубашку сниму!..

Стоила, стало быть, любовь-то и дворца, и последней рубашки…

Да это что – «Петр I»! Капля в океане!.. Но вода в капле – та же. Любовь к женщине – это счастье, за которое можно отдать все, до последней рубашки, и не жалко. Так оно и есть.

* * *

Знаменитый художник Репин писал 20 августа 1891 года Татьяне Львовне Толстой, дочери Льва Николаевича:

«…В свободные часы мечтаю, что встречу же, наконец, и я однажды такую женщину, в которую влюблюсь уже на остаток жизни, серьезно и безраздельно!.. Каков старикашка! Слышал бы это Лев Николаевич, что бы он подумал!? Надеюсь, вы этого никому не расскажете. Ведь я об этом уж много лет мечтаю и, признаться, теперь уже и не верю в осуществление этой мечты. Мне пора уже в альтруисты. Но на аскетизм я не способен, мне так надоедает эта возня с самим собою. Жизнь так прекрасна, широка, разнообразна; меня так восхищают и природа, и дела человека, и искусства, и науки, и колоссальные дела силами природы»¹³⁶.

Мило и откровенно.

* * *

Конечно, любовь не простое дело. Из-за нее можно и погибнуть. И гибли: сотни, тысячи, миллионы. Но миллионы миллионов были счастливы.

Этот огонь спустил на землю сам Бог – deus sive natura¹³⁷. Эта любовь – жестокий и сладкий закон, от подчинения которому никто не может уклониться. С выполнением этого закона связано и продолжение рода человеческого на земле. Узел завязан крепко. Даже Христос, надземный и надмирный, не решился его развязывать и подтвердил, что супружеские связи «сочетавает» Бог. А Л. Н. Толстой, начиная с «Крейцеровой сонаты», посвятил годы неблагодарной борьбе с соблазном женской любви и, конечно, так ничего и не добился. В конце своих дней он напоминал еще, при случае, о «недостижимом идеале» целомудрия, но, кажется, уже понимал и видел, что идеал этот так же далек от земли, как был далек и в дни его юности и как останется далеким навсегда и в будущем.

«На крапиве не родится виноград, из лжи не выведешь правду; из смешения лени, равнодушия, невежества с безумием и развратом не возникнет сам собою порядок. Что мы посеяли, то и должны пожинать».

Кто это говорит? Толстой? Нет, Победоносцев, обер-прокурор Святейшего Синода, главный вождь и руководитель российской реакции¹³⁸. Он тоже требовал, как и Толстой, «нравственного обновления». И тоже, как и Толстой, только этим «нравственным обновлением» и предлагал ограничиться, – не трогая политических форм, – в стремлении к лучшему будущему. Лучшее доказательство того, как выгодна иногда бывала реакционным кругам религиозно-нравственная пропаганда, оторванная от дела, – то пресловутое «неделание», которое предлагалось как раз Л. Н. Толстым!