В ста километрах от Кабула (сборник)

Тот взял. Майор скорчился, подтянул колени к подбородку, обхватил руками голову. Рыжий Майкл был, собственно, таким же мальчишкой, как и Шавкат, – тем мальчишкой, чья судьба была помечена черной галочкой, – качнулся в одну сторону, потом в другую, в груди у него возник длинный ноющий звук, и непонятно стало, плачет майор или нет…

А может, это была прощальная песня?

Или, может, майор свихнулся?

Или он просто-напросто молился? Всем богам сразу – православному, католическому, иудейскому, протестантскому, – всем сразу, прося у них жизни для этого парня? Ну что им стоило чуть-чуть поблажки, послабления?

Он не слышал, как Шавкат передернул затвор Макарова, загоняя в канал маленький аккуратный патрон – игрушечную нарядную дольку, потом открыл рот с обломленными передними зубами, вставил пистолет; Шавкат не хотел, чтобы его видели с обезображенным, превращенным в мясную лепешку лицом – мелькнула мысль: а вдруг его привезут в родной кишлак и похоронят там, но эта мысль была несбыточной; Шавкат горько сжал глаза – пусть уж будет разворочен затылок – и пальцем легко потянул спусковой крючок.

Выстрела он не услышал, не почувствовал – просто его не стало, и все.

Когда майор оторвал руки от головы, поглядел на них зачем-то, потом, повернувшись всем телом, глянул на Шавката, Шавкат был мертв.

Майор Литвинов не дошел до своих. Посмертно он был представлен к ордену Красной Звезды. Наградные документы были оформлены в штабе его части, потом пошли дальше, в штаб повыше; в том штабе сидели люди поумнее, чем в литвиновском, они подумали, зачем мертвому майору орден, и не дали его.

У штабных людей – свои законы и своя правда.