В старом Китае

В быту Китая вино играет огромную роль, хотя такого разнообразия вин, как в Европе, Китай не знал никогда. Дело в том, что виноградное вино не привилось в Китае, а рисовое вино и «самогонка» из проса и гаоляна не дают такого разнообразия сортов, как виноградное. Пьют вино всегда подогретое, из чайников, мало чем отличающихся от предназначенных для чая. Даже в самых захудалых харчевнях нам предлагают такой «чайник». Но пьянство в Китае служит мишенью насмешек и отвращения (между прочим, оно запрещено в «Шуцзине»), и я никогда не видел ни «мертвецки» пьяных, валяющихся на дороге, ни просто «пишущих вензеля».

Однако в китайской поэзии вино — почти сплошная тема, ибо не имеет той одиозности, как у нас. Поэзия вина — поэзия освобождения человека от уз земли. Опьянение превращает поэта и ученого в сверхпоэта и сверхученого. Поэзия отшельничества поэтому связана с вином, а не с аскетизмом. Ближайшая параллель — это персидская и арабская поэзия (хотя там вино виноградное, а здесь — рисовое).

Тема вина входит во все жанры поэзии и прозы (Тао Цянь, Ли Бо, Ду Фу). «Речь о говорунах» Сыма Цяня, «Ода доблести вина» Лю Линя, «Песнь о восьми бессмертных пьяницах» Ду Фу ярко иллюстрируют эту поэзию, граничащую с поэзией экстаза, безумия. В стихотворении Ду Фу восемь бессмертных пьяниц — это восемь знаменитых поэтов, каллиграфов, ученых. Опьянение для них равно наитию. «Ли Бо — этому четверть: получишь сотню стихов», «Чжан Сюй выпьет три чары — почерк навек идеальный... Кистью взмахнет, на бумагу опустит — словно тучи — туманы», «Цзяо Суй-ю — пять четвертей — только тогда и приличен: речью возвышенной, критикой мощной всех за столом удивляет».

В качестве иллюстрации к этому стихотворению Ду Фу я мог бы дать, как это ни странно, одну из лубочных картин. Поэзия вина в Китае не ограничивается областью литературы, а распространяется гораздо шире, и вот народная фантазия изображает восемь бессмертных божеств даосской религии (явившихся поэтическим синонимом для опьяневших поэтов и ученых в стихотворении Ду Фу) в виде совершенно такой же веселой компании «эпикурейцев-мудрецов», сидящих за столом, обильно уставленным винами и фруктами. Хань Чжун-ли[74] со своим огромнейшим веером и голым животом (что считается признаком богатой обеспеченности) сидит напротив Ли Те-гуая[75], который, облокотившись на тыкву, бросает в воздух свой волшебный железный костыль. Оба они с восторженным удивлением смотрят на Люй Дун-биня[76] и Цао Го-цзю[77], играющих в выкидывание пальцев[78]. Хань Сян-цзы[79] занят наливанием вина. Хэ Сянь-гу[80] наклонилась к винному сосуду вместе со своим лотосом-ребусом. Лань Цай-хо играет на флейте и заставляет Чжан Го-лао[81] пить вино.

Вся эта весьма игривая форма изображения, конечно, уже только напоминает свое религиозное назначение. Народная традиция вовлекла строгий религиозный статуарий в живописную образность своей фантазии.

24 сентября. Ночь провели в Чжичжоу: здесь переезд через Хуанхэ.

Уже светло, когда подъезжаем к реке. Что же видим? Вместо парома — ряд глубоких лодок с жилыми шалашами. Как всунуть в них телеги? Понемногу сходятся лодочники, ругаются, кричат, а потом принимаются за телеги. Втаскивают их по одной на перекладину лодки и подпирают сбоку. Мулов заставляют проделать сальто-мортале через высокий борт. Вся переправа длится более 4 часов под палящим солнцем, от которого на лодке некуда скрыться. Наконец, снова на дороге. Направление — на Цяньчжоу. Проезжаем через село. Перед домами вижу все те же интересные столбы с обезьянами. Чем дальше, тем дорога хуже. Мулы выбиваются из сил, тонут в грязи и ложатся в изнеможении.

Добираемся до харчевни. В комнате на стене висит любопытная картинка: «Раскаяние бродяги» — миссионерская пропаганда. Листок объясняет на разговорном языке сущность христианской религии.

25 сентября. Снова едем по лессовому ущелью. Уклоны, подъемы, овраги сплошь заросли диким жужубом. Все чаще стали попадаться и деревья каки. Спелых плодов еще мало, но они великолепны.

Мимо нас проносят красные носилки за невестой. Красный цвет — цвет радости вообще, а также всего, что относится к браку, и, конечно, носилки невесты просто пылают. Жених сейчас должен ждать невесту у ворот своего дома. Древний обычай, который жив в Китае и сейчас, требует, чтобы в день свадьбы жених в нарядном платье и со свитой явился в дом невесты, сделал требуемые подарки, а потом скакал назад, чтобы встретить молодую перед воротами ее нового дома. Когда же красные носилки прибудут за «красным товаром», то в семье поднимется плач и причитания, которые легко, не разобравшись, принять за похоронные. Так было со мной в Пекине. Ясное утро, голуби, мелодия вдалеке... и вдруг — ужас! Многоголосые вопли, всхлипывания... Похороны? Нет, «берут жену»!

Возчик Чжэн, проводив носилки взглядом, запевает: «Не становись хозяйкой в доме, забот и хлопот будет множество. Надо рано утром встать, надо всех накормить, обо всем подумать».