В старом Китае

Предсказатель судьбы. Надпись: «Если искренне его попросишь — то оно (гадание) непременно тебе ответит»; «Всегда правильно, всегда чудесно!»

Винная лавка и закусочная. Нарисована лошадь, которая, вытянув шею, жадно принюхивается: так вкусно пахнет, что и она остановилась. На вывеске надпись в стихах:

Ли Бо выпил доу вина —
и сочинил сто стихотворений,
И в Чанъани на базаре
он в винной лавочке заснул.

Закусочная для бедняков. Изображены круглые желтые предметы — пирожки из плохой муки.

Обувная лавка. На большой деревянной доске нарисованы туфли, под ними — облака, т. е. так удобно в наших туфлях, словно идешь по облакам.

Уличная кухня. На ней символическая надпись: «Силы света и тьмы взаимодействуют, облака и дождь творят чудесные изменения». Так как облака и дождь предохраняют от огня, то надпись эта налепляется во избежание пожаров.

А вот лавка фуража. Вывеску заменяет пучок сена, воткнутый в дверь.

На лакированной черной доске написаны огромные знаки, восхваляющие искусство врача: «Прикоснулся рукой — родил весну» (новую жизнь).

Лавка шнуров для кос: синие шнуры — для мужчин, красные и зеленые — для мальчиков.

Лавка, где продаются конские хвосты для женских фальшивых причесок, поэтому на вывеске различные одно- и многоэтажные волосяные сооружения.

Рядом — «Портретная лавка»: живописец из этой лавки рисует теневой портрет (силуэт) покойника перед тем, как его положат в гроб (это называется «следовать за тенью»). В конце каждого года семья приносит жертвы перед этим портретом.

Иероглифические надписи, рисунки всюду-всюду, где есть только площадь. Нет никаких сил списать все эти бесчисленные надписи при проезде и даже при проходе через город. Я наскоро записываю, хватаю что могу.

Без особого энтузиазма возвращаемся в свою гостиницу (конюшню) и застаем там некоего Линя. Он уже, оказывается, распорядился сложить наши вещи и даже прислал два паланкина: один красивый — Шаванну, другой похуже — для меня. Volens-nolens, садимся и едем.

И вот мы гости отделения министерства иностранных; дел и окружены чисто китайским официальным радушием, как дажэньгуны-мандарины. (Это я-то!) Нам заказывают огромные визитные карточки[22], носят в паланкине, кормят, закармливают, все показывают... но своей инициативы проявлять уже не полагается. Особенно мне, ибо я ищу свой материал в грязных лавчонках, на уличных лотках — одним словом, везде, где мандарину ходить не полагается. Поэтому, когда я из-под опеки вырываюсь, то уже не получаю ни содействия, ни тем паче объяснений. Ограничиваюсь обильными записями, обрабатывать которые буду уже в Пекине.

Весьма любопытно было впервые побывать с визитом у губернатора (сюньфу). Ямынь его обширен: это целый город-дворец с одноэтажными, но огромными зданиями, проходами, площадями, террасами и т. д. На воротах нарисованы огромные изображения духов, охранителей входов, мынь-шэней (два брата: Шэнь-ту и Юй-лэй). На дверях правительственных зданий очень часто рисуются эти две огромные фигуры (по одной на каждом из полотнищ), одетые в доспехи древних китайских полководцев, с алебардами в руках и искаженно грозным выражением лиц. Эти духи, охраняющие входы от вторжения нечистой силы, стали официальной эмблемой власти.

Проходя по разным закоулкам, подходим наконец к приемной. Сюньфу встречает у порога. Он в затрапезном платье и имеет нездоровый, спившийся вид. Мальчишка все время сует ему в рот трубку с кальяном (губернатору не полагается самому даже курить). Говорит сюньфу невнятно, я с трудом его понимаю. Между прочим, он сказал следующее: «Я тоже с охотой занялся бы историческими исследованиями. Времени только, знаете, у китайского чиновника нет». Последняя фраза была произнесена излишне авторитетным тоном. Она справедлива только в связи с первой.

Шаванн улыбается и, хихикая, говорит. Сперва его никто не понимает. Мне мучительно обидно за него: образцовый оратор (на своем языке) превращается в жалкую посредственность. Воспроизводительная способность стоит далеко от настоящих знаний, и прекрасный ученый может быть как лингвист бездарен.

Положение спасают присутствующие на приеме местные ученые. Господа Сяо, Фань и Ци. Разговор налаживается. Приносят коллекцию новых монет, я читаю надписи, и все, разумеется, ахают. Шаванн, справившись с застенчивостью, хорошо говорит о Сыма Цяне. Это непререкаемый авторитет его, авторитет знатока Сыма Цяня. Это ощущается всяким китайским ученым и буквально умиляет.

Наконец прощаемся и уходим. Трое ученых и обязательный наш спутник Линь сопровождают нас. Проходим мимо чудесных источников ямыня. Лазоревая вода бьет из-под земли в мраморный бассейн. Плавают большие рыбы. От души завидую им!