В старом Китае

Перед бассейном — огромное европейское здание. Входим. В гостиной сразу же бросаются в глаза смешение стилей Европы и Китая. Висят часы, но... так, чтобы была пара часов в полной симметрии (дуй). Европейская мебель расставлена на китайский лад, т. е. по стенам, одна вещь к другой. Нас угощают, явно не зная чем угостить, отвратительным японским вином. Боятся, что китайский стол нам не угодит, а европейская сервировка здесь чужда, вот и идет в дело японщина как нечто среднее между Китаем и Европой.

Обратно возвращаемся пешком. Снова видим источники уже в самом городе. Та же лазоревая вода бьет из-под земли, но уже не в мраморный бассейн, и не золотые рыбы плавают в ней, а стираемое белье...

Заходим в Няннянмяо — храм богинь, ведающих материнством и охраной детей. Богини эти многочисленные, ибо каждая из них имеет весьма определенную специальность: богиня-чадоподательница, богиня, облегчающая роды, богини оспы, парши, порчи, болезней глаз и т. д. вплоть до богини, оберегающей детей от падения с печей. Культ няннян относится к числу самых древних культов китайской народной религии, и, конечно, он очень популярен. Однако это ничуть не мешает весьма свободному обращению с храмом: мы застаем в нем солдат, расположившихся на постой. Они с циничной простотой надевают шапки на головы фигур, устраивают постели меж ними и т. д. В этом нет ни глумления, ни озорства. Солдаты — очень любезный народ, напоминающий в общих чертах тип наших русских. Небрежное обращение с религией, которое так поражало меня вначале, очень характерно для отношения китайцев к религии вообще. Это отношение — одно из самых разнообразных: от дикого суеверия вплоть до атеизма.

9 июня. На сегодняшнем обеде компанию нам составили шесть местных ученых-эрудитов, академики ханьлинь[23].

Я расхрабрился и сказал речь на китайском языке. Первый раз! Сказал не слишком складно, но аудитория чувствовала, что с ней говорят на языке, весьма похожем на ее язык, а не на миссионерском волапюке.

Мне отвечал Ци, чиновник министерства иностранных дел, быстрый и ловкий говорун. Обед был оживлен и оставил отличное впечатление. Меню обеда было великолепно и обильно. Китайская манера перемены сразу нескольких блюд (причем глубокие чашки наложены горой) очень аппетитна. Едим палочками и ничуть не грустим о вилках.

Официальный прием, оказанный нам в Цзинаньфу, хорош тем, что позволил познакомиться с местными первоклассными эрудитами. Наука, которая доселе копошилась в книгах, предстала передо мной в живых людях, людях старого мировоззрения, отнюдь не желающих расстаться с ним во имя европеизма, к которому они относятся с большой настороженностью. Китайское классическое образование вырабатывало ученого, в совершенстве знакомого с литературным языком во всех его стадиях, начиная от архаической, понятной только в традиционном объяснении, и кончая современной. Такой человек удерживает в своей памяти, и притом самым отчетливым образом, богатейшее содержание китайской литературы (в чтении которой он провел чуть ли не двадцать, а то и больше лет!). Таким образом, китайский интеллигент — это человек со сложным миропониманием и со сложным умением выражать свои мысли, пользуясь самыми обширными запасами языка, не знавшего перерыва в своем более чем двухтысячелетнем развитии. Речь такого эрудита содержит и отдельные древние слова, и целые выражения, взятые из классиков. Догадка и ассоциации возникают необыкновенно быстро. За каждым словом стоит громадный опыт, полученный от предшествовавшей тренировки. Само собой понятно, что поддерживать такой разговор — дело далеко не легкое. Наши новые знакомые старики — ученые Фа и Сун — прекрасно понимают это и тактично не задают нам прямых вопросов, предоставляя молча восхищаться их беспредельным знанием текста. Эрудиция их действительно огромна, однако стоит коснуться сюжетов из других областей, как в ответ подчеркнутое «не знаю-с!» Это характерно: китайский ученый отличается своей замкнутостью, являясь наследником и выразителем только своей культуры, причем главным образом литературной. К тому же культ языковой формы, доведенный до максимума, часто способен совершенно заслонить ученого в китайском эрудите и превратить его в ходячий текст — и только. Настоящие же ученые в Китае так же редки, как и на Западе.

Совсем другое дело — наш «хозяин», чиновник министерства иностранных дел Ци, бывший в Париже и отдавший честь всему тому, что в Париже дается за деньги и без труда. Это — типичный новый мандарин, сохранивший все замашки старого, но не имеющий ни его учености, ни мировоззрения. Это — вивер, циник, наплевательски равнодушный чиновник. К своему народу относится как «просвещенный Западом» весьма высокомерно. Китай, конечно, не в таких типах нуждается. Ко мне и Шаванну почтителен, но не без иронии: у каждого барона, мол, своя фантазия, вот и вы интересуетесь какими-то дешевыми лубочными картинками и вообще...