В Старом свете

– Я никуда не поеду.

– Но сказать это ты можешь.

– Нет, не могу.

У Раи действительно не поворачивался язык сказать это матери. Она не представляла себе жизни не только в другой стране, но даже в другом городе. Она два раза ездила со студенческим отрядом на электрификацию и жизнь в первобытных условиях так на неё подействовала, что она скорее готова была терпеть упрёки родителей, чем житейские неудобства. Правда, она тоже устала от постоянных нравоучений матери и, когда Нина Михайловна стала в очередной раз жаловаться на неблагодарность, Рая сказала:

– Тебе недолго осталось терпеть, мы собираемся ехать.

– Ну и катитесь отсюда, скатертью дорога, никто вас не держит.

– На это нам нужно твоё разрешение.

– Какое разрешение?

– Для того, чтобы выехать на постоянное место жительства за границу, нужно получить разрешение родителей.

В глазах Нины Михайловны появился ужас.

– А что родители Бориса едут с ним?

– Конечно.

– И вы не боитесь брать их с собой? Они же старики, а его отец вообще инвалид. Кому они там нужны? Здесь у них есть квартира, бесплатная медицина, пенсия, а там вы и сами не знаете, на каком будете свете, а им ведь надо что-то есть и где-то жить, да и медицина там стоит огромных денег. Я совсем недавно смотрела передачу о наших эмигрантах в Америке. Все они спят и видят, как бы вернуться обратно.

Рая усмехнулась.

– Но даже если и не все, я уверена, что многие готовы поменяться с Борей местами. Он получает не меньше своих приятелей-кандидатов наук. У него прочное положение, ему автоматически идёт педагогический стаж и прибавляется зарплата.

– Мама, да разве дело в этом. Есть ещё и человеческое достоинство. Ты слышала такое словосочетание «человеческое достоинство».

– Ему же нравится преподавать.

– Ему это также нравится как заключённому, которого перевели из карцера с крысами в общую камеру, куда крысы боятся выбегать, потому что зэки их там сожрут. Просто выбора у него нет, а тут ещё к неприятностям на работе добавляются ссоры дома. Конечно, он хочет в Америку.

– Ну и пусть едет, а тебе-то что там делать? Кому там нужны советские экономисты.

– Он мой муж, мама. Я поеду с ним.

– А я?! – Несколько секунд Нине Михайловне удавалось сдерживать слёзы, но потом она разрыдалась и сразу же превратилась в одинокую, стареющую женщину.

До этой ссоры Поланская считала, что Рая от неё никуда не денется и вот теперь её уверенность поколебалась. Она может лишиться не только дочери, но и внучки. Видно, история повторяется. Она тоже не послушала своих родителей и ушла из дома с каким-то вдовцом-майором, который был намного старше её. Её мать испытывала недоверие к военной форме любого достоинства и боялась, что этот офицер сделает из Нины ещё одного рядового в своём батальоне. Нине было всего девятнадцать лет и она готова была на всё. Её родители почувствовали это и уступили. Она вышла замуж, Лев Абрамович демобилизовался и стал работать юристом, быстро продвигаясь по службе. Его часто посылали в Москву и Нина всегда ездила с ним. Она была поражена столицей и когда ему предложили работу в небольшом Подмосковном городке, она приложила все усилия, чтобы он принял предложение. Здесь у них появились друзья, без которых она уже не могла жить. Ей нужна была не просто компания, а большая компания. Пока был жив Поланский, у неё всегда был полон дом гостей. Им было приятно к ней приходить, а ей было приятно их принимать. Ей хотелось не только делиться с ними своими новостями, но и постоянно видеть их рядом. И всё-таки дочь и внучка были гораздо бо́льшей частью её жизни. Она представить себе не могла, что они могут уехать.

Рая продолжала политику челночной дипломатии, пытаясь склонить к компромиссу каждую из сторон. Борис упорствовал, и, в конце концов, она сказала, что не хочет жить в подвешенном состоянии и, если он не вернётся, она подаст на развод.

– А кто будет Ленку прогуливать, пелёнки стирать, в молочную кухню ходить? Ты, наверное, даже не знаешь, где эта кухня находится.

– Уже узнала.

– А жить на что будешь?

– На алименты.

– Если ты разведёшься, я брошу работу и пойду сапоги тачать. В мастерской большая часть зарплаты в ведомости не указывается, так что на моих алиментах ты не очень-то пошикуешь.

– Значит, для того чтобы доставить мне неприятность ты готов стать сапожником?

– Не сапожником, а обувщиком, – ответил он, пытаясь смягчить тон разговора, – они теперь хотят сменить название профессии, чтобы им не приклеивали ярлык пьяниц и дебоширов.

– Ладно, Боря, я устала с тобой пререкаться, бери свои шмотки и возвращайся.

– Только если твоя мать не будет больше лезть ко мне со своими советами.

– Как вы оба мне надоели, у меня своих неприятностей вагон и маленькая тележка, а мне ещё вас надо уговаривать, баранов упрямых. Я думаю, ты не круглый идиот и понимаешь, что в конце концов вам придётся помириться. Пусть это будет без взаимных извинений, просто сделай первый шаг. Ведь у мамашки скоро день рождения, надеюсь, ты не забыл?

– Забыл.

– Ну, так завяжи себе узелок на память.

– Ян так завязал и вот уже почти неделю не развязываю.