В степях донских

Когда тачанки выскочили на позиции, нашему взору открылась невеселая картина: по степи, скрываясь за ближние бугры, стремительно наступали белоказаки. Они мчались вслед за отступающими, пытаясь ворваться в Обливскую на их плечах. Сзади пехоты, сдерживая коней, гарцевала в нетерпении конница, готовая с минуты на минуту пустить в ход свои клинки. Даже при беглом осмотре поля мы безошибочно определили: белоказаков  примерно в восемь — десять раз больше, чем наших войск.

Каменцы и пулеметчики вошли в самую гущу отступающих морозовцев, пытаясь задержать бегущих и организовать оборону. Но сразу остановить катящуюся валом массу просто невозможно. Батальон Дерябкина оказался лицом к лицу с распаленным, воодушевленным легкой победой врагом. С ходу, в упор секанули струями свинца наши пулеметы, ахнули дружными залпами залегшие бойцы. Передние ряды врага смешались, остановились, словно недоумевая, откуда, мол, взялась такая сила. Первые цепи неприятеля, напоровшиеся на огонь пулеметов и ружейные залпы, шарахнулись назад, но задние продолжали валить, нажимая на них.

Злые очереди пулеметов валили коней, но новые эскадроны белогвардейцев неслись на нас, как обреченные. Вот они уже окружают два расчета и делают последний рывок. Захлебываясь, дрожит в руках Ивана Коржухина пулемет и вдруг умолкает. Схватившись за живот, боец медленно оседает на дно тачанки. Лицо перекошено болью, закушена губа.

— Ваня, — кричу ему на бегу, — ранен?

Но слова ответа поглощает близкий топот коней. Еле успеваю вскочить на тачанку и, развернув пулемет, нажимаю на гашетку. Вокруг слышится лихорадочная дробь других пулеметных расчетов, дружные залпы пехотинцев.

Когда лавина отхлынула, даю передохнуть пулемету, поворачиваюсь: Ваня лежит, откинув голову назад, устремив глаза к небу. В пышной русой шевелюре застряли былинки высохшей травы, грудь вздымается часто, порывисто.

— Больно? — спрашиваю товарища, быстро меняя ленту. — Ляг удобнее.

— Не-е-е... не больно, — шепчут бескровные губы юноши, — жжет...

Ездовой кладет его поудобнее, и тачанка мчится вслед отступающим, поливая их горячим свинцовым дождем.

Атака на нашем участке отбита. Мы остановились в лощинке, перевязали пулеметчика. Но Ваня смотрел на нас уже стекленеющим взглядом.

Вечер не принес отдыха. Нагретая за день земля по-прежнему  дышала в разгоряченные лица бойцов душным зноем, пропотевшие гимнастерки не просыхали. От степи пахло пороховой гарью. И так всю ночь.

С рассветом противник бросил в эту мясорубку свежие части. В атаку пошли хваленые полки, набранные из староверов-бородачей станиц Суворовской, Нижне-Чирской, Цыцаревской, Милютинской. Вперед рвались те, кто стегал нагайками, рубил шашками рабочий люд на улицах российских городов в 1905 году.

Фанатически набожные, проникнутые сословными предрассудками, кичливые, задиристые, они готовы лезть в огонь и в воду ради сохранения всего привычного, старого, чем жили до сих пор. Новое, пришедшее вместе с революцией, не понимали, вернее, не хотели понимать, ненавидели люто.

Все остальные части, только сформированные из казаков-юнцов или побывавших на войне фронтовиков, обычно не выдерживали ни наших огневых ударов, ни рукопашных схваток.

Иное дело бородачи, да еще староверы. Эти не повернут, не дрогнут в атаке и, уж если им приказали идти вперед, прут, зажмурив глаза, лезут, сопя от злобы, до тех пор, пока их не остановит смерть. И еще норовят обвести, обмануть, подстроить такую пакость, что только зазевайся — и погибнешь! Без коварства они не могут, это у них в крови.

Бородачи остались верны себе и на этот раз: попробовав взять нас с ходу и оставив около трехсот трупов, не прекратили атак. Два дня неумолчно гремел бой, и два дня они лезли на наши окопы, словно одержимые, пока не поняли: в открытом бою нас не взять. Тогда задумали взять коварством: отошли, вернее, продемонстрировали отход, выждали, чтобы усыпить нашу бдительность, накопили силы и навалились сразу всей массой пехоты и кавалерии.

Новому наступлению белое командование придавало особое значение. Готовил наступление и руководил им сам Мамонтов. Для поднятия боевого духа он обещал казакам отдать в их распоряжение все имущество наших эшелонов, обозы, коней и снаряжение.

Мне невозможно рассказать о всех эпизодах боев под Обливской, поскольку я командовал небольшим подразделением — пулеметной командой. Поэтому здесь,  как и в других местах книги, буду больше всего говорить о делах и людях, с которыми воевал плечом к плечу.

Наступление началось на рассвете, когда красноармейцы ничего не могли поделать с одолевавшим их сном.

Казаки обвязали колеса бричек и орудий тряпьем, замотали коням морды торбами, и ни один шорох, ни один стук не выдал их передвижения.

Заняв указанные позиции буквально в сотне шагов от нас, они в нетерпении ждали минуты, чтобы ринуться скорее в бой, захватить красных воинов врасплох. Но мы уже знали о замыслах врага и приготовились к встрече. Произошло это так.