В сторону южную

— Ванечка, — тихо позвала я, он не обернулся, и мне стало совсем страшно. Я подошла поближе и увидела, что Ванечка сидя спит. А рядом с ним на земле лежит Саша и тоже спит. Лицо Саши было грязным, и когда я наклонилась над ним, то поняла, что Саша плакал, и поэтому грязь размазалась на щеках и подбородке, а когда я увидела ногу Ванечки, мне захотелось заплакать самой. Ванечка был в одном ботинке, другой лежал рядом, а на пятке его босой ноги лопнул и сочился кровью и белой водой огромный волдырь.

— А, вот они где! — заорал рядом Петька, и Ванечка сразу же проснулся. Ничего не понимая со сна, он радостно улыбнулся мне, но я ему не улыбнулась.

— Вы без нас решили уйти, — Петька оттянул сзади резинку на Ванечкиных трусах и больно щелкнул ею Ванечку. Ванечка вздрогнул и ничего не сказал. — Ничего у вас не вышло, мелкота, заблудились, — Петька снова оттянул резинку.

— Мы не уходили, — сказал Ванечка и втянул голову в плечи, ожидая щелчка резинки.

— А куда же вы дели макуху? — спросил Петька, не отпуская резинку.

— Мы к Саше домой отнесли, его мама карточки потеряла и плачет все время, — сказал Ванечка.

Петька от неожиданности отпустил резинку, и она снова больно щелкнула Ванечку.

Мы молча стояли вокруг Ванечки и Сашки. Сашка вздрагивал во сне, а Ванечка сидел опустив голову, и видно было, как дышит родничок на макушке, будто горестные мысли теснятся, стремясь выйти наружу.

— А почему вы здесь? — вдруг снова заволновался Петька.

— Что? — переспросил Ванечка и поднял свою пушистую головку.

— Здесь вы почему оказались? — повторил Петька. — Врешь ты все про карточки, вы сами макуху съели.

— Нет, не вру, — Ванечка грустно посмотрел на свою пятку, — мы вдруг заблудились.

— Мелкота, — сказал Петька и сплюнул через дырку, где не было двух зубов. — Как же в горы пойдете, если даже в сад дороги не знаете?

— Мы же с вами будем, — успокоил его Ванечка, и Петьке этот ответ понравился.

В горы мы решили идти на следующий день; раз уж все равно макухи нет и копить ее нужно долго, пойдем без нее. Вечером дома я рассказала маме про Сашкину маму, как она потеряла карточки, и мама ужасно расстроилась.

— Господи, как же они теперь жить будут? — спросила она.

— Не знаю, — беспечно ответила я, помня, что уже завтра вечером мы принесем с гор много меда, так много, что его хватит всем надолго, и предвкушая радость и удивление мамы.

— Машенька, ты сахар, который тебе в госпитале дарят, Саше отдавай, сама не ешь, хорошо? — попросила мама.

— Не буду есть, — пообещала я.

Потом мама велела Гале отнести Сашиной маме молока, Галя рассердилась и сказала, что завтра у нее контрольная по математике, и если она не подготовится, то получит четверку и сгорит со стыда перед Петром Дмитриевичем.

— Какая ты корыстная, Галя, — сказала я ей, — тебе будет очень трудно жить, раз ты такая корыстная.

— А ты, как глупый попугай, повторяешь все за взрослыми, — ответила мне Галя, взяла кувшин с молоком и, предупредив, что из-за нас с мамой она, наверное, станет дворником, а не ученым, ушла.

Вернулась она поздно с толстой книгой и веселая. Рассказала маме, что, оказывается, Саша живет в одном доме с Петром Дмитриевичем, и что Петр Дмитриевич дал ей очень интересную книгу, и теперь, если мама хочет, она каждый день будет носить молоко Сашиной маме и Петру Дмитриевичу.

— А Петр Дмитриевич дал им муки, так что они теперь дотянут до новых карточек, — добавила Галя, и мама, вздохнув, сказала:

— Вот и хорошо.

Потом мама прикрутила фитиль в керосиновой лампе, чтобы свет не мешал нам с Галей спать, и села проверять тетрадки. Но я не спала. Сощурив глаза так, чтобы получились радужные круги вокруг пламени, я смотрела на лампу и мечтала о том, как завтра мы пойдем в горы.

После завтрака мы по очереди пролезли в лаз под забором и уже очень скоро шли вдоль арыка, звоном крышек, привязанных к ручкам бидонов, распугивая птиц, млеющих от жары в кустах. Вела всех я. Я одна знала дорогу в степь, и мы, миновав последнюю хату поселка, оказались в огромном, заросшем высоким ковылем и полынью пространстве. Впереди, совсем близко, блестели, как колотый сахар, который мне давали в госпитале бойцы, вершины гор. Мы немного постояли у мостика на шоссе, поджидая военных на высоких лошадях, но они не появились, и мы, искупавшись в речке, пошли дальше.