В сторону южную

— Отпусти его, — тихо сказал мальчишка из Петькиной группы, он стоял рядом и держал в руках пыльное синее стеклышко. — Он майку порвал, ему дома теперь попадет.

— Пускай пощады просит, — сказала я.

Петька отвернул голову, и я вдруг увидела, что он плачет.

От неожиданности я вторым коленом встала ему на грудь и спросила:

— Ты что? Ты из-за майки?

Но Петька ничего не ответил, лишь перевел прерывисто дыхание.

— Ну вставай, вставай, — я поднялась, протянула ему руку, но он руки не взял, поднялся сам и пошел к кустам. И я увидела, что майка у него порвана очень сильно.

— А зачем он клад украл? — сказала я, но мне никто не ответил.

Мальчишки стояли молча и смотрели вслед уходящему Петьке.

— У него мать строгая, — огорчился мальчик, который выпустил нас из кладовки. Его звали Саша. — Теперь ему попадет.

— У меня дома есть майка, — сказал Ванечка, — Маша пойдет и принесет, она под подушкой.

— У тебя тоже строгая мать, — объяснила я Ванечке, — лучше к Гале в школу пойдем, она зашьет.

— Она не строгая, — сказал тихо Ванечка, — она переживает, что писем нет.

— Нам тоже писем нет, — сказал Саша, — мама тоже переживает.

До школы мы шли молча, я шла впереди, показывая дорогу, а Петька сзади, он шел так, будто совсем не со мной. Возле госпиталя я задержалась у забора, чтобы поговорить с ранеными, и Петька, наверное, очень завидовал, видя, что здесь все меня знают и любят. Раненый с третьего этажа дал мне три квадратика шоколада и спросил, приду ли я вечером.

— Приду, — успокоила я его, — я молоко сегодня своим принесу. Вам принести?

— Не надо, ты лучше мне про матроса споешь, помнишь?

Он шел впереди с автоматом в руках,
Матрос Черноморского флота.

— Помню, помню, — я аккуратно разломила палочку посередине, — я пошла… На, — протянула я половинку палочки Петьке, — попробуй.

— Я не люблю это, — сказал Петька и сглотнул слюну. — Скажи, а у них есть патроны?

— У них все есть, даже автоматы, — соврала я, — мне Маркел Митрофаныч стрелять давал из автомата.

— А мне можно к ним прийти? — спросил Петька.

— Ты же ничего не умеешь делать — ни петь, ни плясать, ни ухаживать за ранеными, я вот все это умею, меня главный доктор знает.

— Я автомат чистить могу, — сказал Петька. Он забежал вперед и заглянул мне в лицо: — Возьми меня с собой.

— Ешь, — я протянула ему кусочек шоколада, — ешь, а то тает.

— Лучше маленьким отдать, Ванечке или Сашке, — сказал Петька и отвел глаза от шоколада.

— Ванечке я дам, я оставила, а ты Сашке оставь, — согласилась я.

— Возьми меня с собой, — попросил снова Петька, — я… что хочешь буду делать, хочешь — петь научусь?

— Не научишься, — уверенно сказала я, — у тебя зубов не хватает. Выпали, что ли?

— Враги уничтожили, — загадочно сказал Петька и засунул крошечный кусочек шоколада в рот, другой крошечный кусочек он протянул мне: — Отдашь Сашке.

В школе я нашла Галю в пустом классе. Она лежала на полу возле белого листа бумаги и ножичком скребла кончик карандаша. На бумаге рос маленький холмик красной пыли.

— Галя, — окликнула я.

— Отойдите, у вас ноги грязные, — сказала, не поднимая головы, Галя и ваткой растерла пыль по листу. Получилось очень красиво, бумага стала розовой.

— Галя, — попросила я, — зашей майку.

— Отстань, — сказала Галя и начала строгать синий карандаш.

Когда получилась горка синей пыли, Галя попробовала растереть и ее ваткой, но ватка была уже красной, и получилось не очень красиво.

Галя сокрушенно посмотрела на крошечный розово-голубой комочек и вдруг вспомнила про нас.

— Маша, принеси мне из госпиталя кусочек ваты, — сказала она ласково, — мне для стенгазеты нужно.

— А ты майку зашьешь Пете, — тут же сообразила я.

— Ты корыстная, — огорчилась Галя, поднимаясь с пола, — тебе будет очень трудно жить, такая ты корыстная.

Я не знала, что такое «корыстная», наверное что-то плохое, но спорить не стала, пускай Галя зашьет сначала майку, а потом я ей скажу, что она сама в сто раз корыстнее меня.

Я знала, что лучше Гали никто на всем свете не зашьет майки, даже мама. Галя все умела очень хорошо делать. Мы с Петей хотели побродить по школе, пока она зашьет майку, но Галя не разрешила, сказав, что это нам не игрушки, здесь люди учатся. И мы тихонько сели за парту и стали ждать. А потом прибежал мальчик, такой же взрослый, как Галя, и спросил у Гали, хочет ли она послушать новую песню.

— Глупость, наверное, какая-нибудь, — не отрываясь от работы, строго ответила Галя.

— Между прочим, песня по химии, — сказал мальчик и начал, подпрыгивая и хлопая себя руками по пяткам, петь:

Сапоги мои шевро,
Чумча́ра, чумчара́,
Пропускают аш два о,
Куку-ага!

— Я же говорила, что глупость, — перебила его Галя и аккуратно откусила нитку.