В сторону Новой Зеландии

Тезка этот напускной своей скромностью давал знать, что перед нами – профи, который уверен, что нам, понятное дело, неймется спросить насчет многоженства и запрета на спиртное. Но группа была не из простых, и вопросы – неожиданными. Фотограф наш сходу поинтересовался, разрешается ли снимать в мечети во время молитвы, а если нет, то возможна ли съемка в остальное время. И вожатый сказал, что, разумеется, попасть внутрь можно в любое время, поскольку мечеть – дом Бога. Но о посещении надо загодя договориться с имамом.

– И хорошо ли фотографировать молящихся? – ответил он вопросом на вопрос.

Я про себя даже восхищенно присвистнул! То есть в принципе можно. Но, по существу, нельзя.

Сразу по приезде в отель мы потянулись на ужин, и я перепробовал все соленья, пока не напал на здешнюю пунцовую аджику – харису. Наевшись до одышки, как беспризорники или обитатели осажденной крепости (загадка всякого “шведского стола” и дармовщины в принципе), мы пошли в темноте на мерный шум Атлантики, разулись и бродили по щиколотку по широкому мелководью прибоя, который, усыпив бдительность новичков, напоследок обдал волной выше колена.

А между шеренгой отелей и пляжем по озаренному высокими фонарями променаду неспешно прогуливались приезжие и местные; бегали, несмотря на поздний час, малые дети; подчеркнуто невозмутимо бились в конвульсиях брейк-дансеры; а через чернильную лагуну в зыбких огнях сияла с темной горы гигантская электрическая надпись —

[3]كلملا نطولا هٌللا

Наутро мы разбились на две группы и разъехались в разные стороны, и я украдкой позавидовал тем, кому выпало ехать в Сахару, эту африканскую Сибирь. А наша компания двинулась вдоль по атлантическому побережью на север в сторону Гибралтара.

Поскольку это мой первый опыт организованного туризма, поделюсь свежими впечатлениями.

Ничего общего с романтической мечтой Пушкина “по прихоти своей скитаться здесь и там… ” это, конечно же, не имеет: ты живешь по графику, который тебя более или менее устраивает. Плюсы такого положения вещей очевидны: “кухней” похода заняты профессионалы. Минусы тоже на поверхности: ты не вполне принадлежишь себе. Тобой манипулируют по большей части тебе же во благо и исходя из здравого смысла и опыта: наиболее содержательные маршруты, самые выигрышные точки обзора того-сего, главные достопримечательности и проч. Но неизбежная при всяком массовом начинании оглядка на общий спрос сказывается и на программе, в которой сквозит чья-то уверенность (увы, далеко не безосновательная), что турист – существо типовое. Я вроде ломлюсь в открытые двери: если перепоручаешь хлопоты своего путешествия посторонним людям, будь готов и к несовпадениям вкуса. Кто бы спорил, но отдельные выхлопы этой индустрии могут и заикой оставить: вдруг за ужином на усталых сотрапезников шведского стола ни с того ни с сего обрушивается фольклорный ансамбль со своими истошными песнями и плясками. Какого, спрашивается, хрена?! Попса – она и в Африке попса! Хотя Африка здесь приплетена ради красного словца. Как-то в Михайловском масляный от наглости малый в армяке и онучах вторгся в экс-куреню, сообщив, что он – какое-то внучатое исчадие крепостного гарема здешнего барина-сочинителя. (Кстати, африканца отчасти.)

Насекомое прилежание, с которым массовая культура умудряется сделать из всего на свете аттракцион, заслуживает одновременно и ненависти, и восхищения!

Есть, правда, уровень, быть может, гарантирующий от панибратства. Но это и стоит принципиально иных денег. В Марракеше, предварительно спросив позволения, мы из любопытства на четверть часа зашли в отель Mamounia, числящий в былых своих постояльцах Черчилля, де Голля, Шона Коннери, Катрин Денёв и т. п. Руку даю на отсечение: куда-куда, а в Mamounia ансамбль марокканкой песни и пляски нежданно-негаданно не вломится! Под этими сводами – полумрак и журчанье музыки, но никак не громче лепета андалусского фонтана… Правильная штука – роскошь!

Значит, мы ехали по высокому океанскому берегу на север, пересекая спускающиеся к Атлантике отроги то Антиатласа, то Среднего, то Высокого Атласа – в этой географии я вскоре успел запутаться. Но меня радовало, что с юности знакомое и любимое, приподнятое и торжественное настроение, охватывающее душу всякий раз при виде гор, не притупилось за сорок с лишним лет – когда моим глазам в селе Архыз впервые предстало это диво. Особой и праздничной эмоции – близости гор – посвящены несколько абзацев в “Казаках” Толстого. Сперва герой, молодой вертопрах, думает, что красота гор – такие же высокие слова вроде слов о любви или Бахе, которые говорятся для приличия. А потом он горы внезапно увидел и испытал мгновенный испуг от их неправдоподобной красоты. И жизнь героя пошла своим чередом, но присутствие гор придавало всему дополнительный смысл. Замечательно!