И, в восторге и смущении от собственной отваги и от того, насколько кстати пришелся ее скромный, но ясный намек на новую нашумевшую пьесу Дюма[217]
, она разразилась очаровательным наивным смехом, негромким, но таким неудержимым, что несколько мгновений не могла с ним справиться. «Кто эта дама? Ей не откажешь в остроумии», — сказал Форшвиль.— То ли еще будет, если придете все на обед в пятницу.
— Я вам покажусь ужасной провинциалкой, господин Сванн, — сказала г-жа Котар, — но я еще не видела этого хваленого «Франсильона», о котором все говорят. Доктор на него ходил (я даже вспоминаю, он говорил, какой приятный вечер провел в вашем обществе), и я признаюсь, что мне показалось неразумным покупать билеты, чтобы он пошел со мной второй раз на тот же спектакль. Конечно, побывать во Французском театре — всегда удовольствие, играют превосходно, но у нас есть любезные друзья, — (г-жа Котар ради пущей утонченности редко называла имена и ограничивалась упоминаниями «наших друзей», «одной подруги», принимая при этом многозначительный тон и всем видом давая понять, что называет только тех, кого хочет), — и вот эти друзья часто берут ложу и, к счастью, приглашают нас на все новинки, заслуживающие внимания, поэтому я уверена, что рано или поздно увижу «Франсильона» и составлю себе мнение. Хотя должна признаться, я такая дурочка, ведь во всех салонах, где я бываю, только и говорят, естественно, что об этом злополучном японском салате. Прямо уже надоедать начинает, — добавила она, видя, что Сванн меньше, чем она надеялась, заинтересовался ее наисвежайшими новостями. — Хотя надо признаться, это подает людям всякие забавные идеи. Например, есть у меня подруга, большая оригиналка, хотя очень хороша собой, масса поклонников, масса знакомств, так вот, она утверждает, что заказала своему повару японский салат, причем велела сделать все точно так, как сказано в пьесе Александра Дюма-сына. И пригласила нескольких подруг отведать. К сожалению, я не попала в число этих избранных. Но она нам об этом рассказала потом, в свой приемный день; оказывается, получилась ужасная гадость, она рассмешила нас до слез. Ну знаете, все же дело в том, как рассказывать, — добавила она, видя, что Сванн хранит серьезность.
Предположив, что ему, возможно, не нравится «Франсильон», она продолжала:
— В общем, думаю, что меня бы ждало разочарование. Вряд ли это так же хорошо, как «Серж Панин», которого обожает госпожа де Креси. Там хотя бы говорится о вещах содержательных, заставляющих думать — но предлагать со сцены Французского театра рецепт салата! Это вам не «Серж Панин»! И потом, как все, что выходит из-под пера Жоржа Оне[218]
, это прекрасно написано. Не знаю, как вам «Заводчик», по-моему, он еще лучше «Сержа Панина».— Прошу прощения, — с иронией в голосе отвечал Сванн, — но у меня, признаться, оба эти шедевра в равной мере не вызывают большого восхищения.
— А что именно вам не нравится? У вас предубеждение? Или, по-вашему, это слишком грустно? Хотя, как я всегда говорю, не следует спорить ни о романах, ни о театральных пьесах. У каждого свое восприятие, и вам может показаться ужасным то, что мне нравится больше всего.
Тут Форшвиль, перебив г-жу Котар, окликнул Сванна. Пока она рассуждала о «Франсильоне», Форшвиль признавался г-же Вердюрен, в какое восхищение его привел маленький «спич» художника (так он назвал его выступление).
— С таким красноречием, с такой памятью, — сказал он г-же Вердюрен, едва художник умолк, — нечасто мне доводилось встречаться. Черт побери, хотелось бы самому так уметь. Из г-на художника вышел бы отменный проповедник. Можно сказать, что он и господин Брюшо стоят друг друга, хотя не знаю: у него так язык подвешен, что, возможно, он даст профессору сто очков вперед. У него это получается как-то более естественно, не так манерно. Он, конечно, разок-другой не удержался от крепкого словца, ну что ж, нынче так принято, а я в жизни не видывал, чтобы кто-нибудь так легко и без натуги молол языком, как говорили у нас в полку, где, кстати, был у меня приятель, которого этот господин мне слегка напомнил. О чем угодно, ну не знаю, да хоть об этом стакане, к примеру, он мог разглагольствовать часами; ну, нет, не о стакане, я сказал глупость, но о битве при Ватерлоо, о чем хотите, и походя открывал нам глаза на вещи, которые бы никому и в голову не пришли. Между прочим, Сванн был в том же полку и наверняка его знал.
— Вы часто видитесь с господином Сванном? — спросила г-жа Вердюрен.