В сторону Сванна

— Да убери ты свою трубку, ты же задохнешься, если будешь все время вот так бороться со смехом, — сказала ему г-жа Вердюрен, которая подошла пригласить гостей отведать ликеры.

— Какой у вас прелестный муж, бездна остроумия, — объявил Форшвиль г-же Котар. — Благодарю, мадам, старый солдат вроде меня никогда не откажется пропустить рюмочку.

— Господин де Форшвиль находит Одетту прелестной, — сказал г-н Вердюрен жене.

— Кстати, она бы охотно заехала к нам как-нибудь днем одновременно с вами, — подхватила она. — Надо будет это устроить, но так, чтобы Сванн не знал. Он вносит, знаете, какую-то натянутость. Разумеется, это не помешает вам приходить по вечерам, мы надеемся, что вы будете у нас бывать очень часто. Скоро погода установится, начнем выбираться за город. Вы ничего не имеете против скромного ужина в Булонском лесу? Ну вот и прекрасно, очень мило с вашей стороны. А не пора ли вам заняться делом? — крикнула она юному пианисту, демонстрируя Форшвилю, новенькому, которым весьма дорожила, свое остроумие и в то же время тираническую власть над «верными».

— Господин де Форшвиль слегка прошелся на твой счет, — сказала г-жа Котар мужу, когда он вернулся в салон.

А Котар, которому с начала обеда мысль о дворянстве Форшвиля не давала покоя, сказал:

— Я сейчас лечу одну баронессу, баронессу Пютбюс… Пютбюсы участвовали в Крестовых походах, не правда ли? У них в Померании есть озеро в десять раз больше площади Согласия. Я ее лечу от сухого артрита, это очаровательная женщина. Кстати, она, по-моему, знакома с госпожой Вердюрен.

Это позволило Форшвилю позже, когда он оказался наедине с г-жой Котар, дополнить благоприятное суждение о ее муже, высказанное ранее:

— И потом, он интересный человек, чувствуется, что он со многими знаком. Бог ты мой, чего они только не знают, эти врачи.

— Сыграть фразу из сонаты для господина Сванна? — спросил пианист.

— Надеюсь, это одна соната, а не целый венок? — спросил г-н де Форшвиль, желая скаламбурить.

Но доктор Котар не понял и решил, что г-н де Форшвиль заблуждается. Вне себя от усердия, он поспешил внести поправку.

— Да нет же, это про сонеты говорят «венок», а не про сонаты, — ликуя, объявил он.

Форшвиль объяснил ему, что просто пошутил. Доктор покраснел.

— Согласитесь, доктор, что это смешной каламбур!

— О да! Я его уже давно знаю, — отвечал Котар.

Но тут они замолчали; под сумятицу скрипичных тремоло, защищавших ее своей трепещущей долготой еще за две октавы до ее начала — так в гористом краю, за кажущейся головокружительной неподвижностью водопада, замечаешь двумястами футами ниже миниатюрную фигурку путешественницы, — явилась фраза, далекая, грациозная, хранимая бесконечным буйством прозрачной, беспрерывной звуковой завесы. И Сванн в душе взмолился ей — как наперснице его любви, как подруге его возлюбленной: пускай подскажет Одетте не обращать внимания на этого Форшвиля.

— Как вы припозднились, — сказала г-жа Вердюрен одному из «верных», которого пригласили только к концу обеда, выпить со всеми кофе, — нам тут сегодня давали такого несравненного Бришо! Что за красноречие! Но он уже ушел. Правда, господин Сванн? По-моему, вы впервые с ним встретились? — сказала она, желая подчеркнуть, что этим знакомством Сванн обязан именно ей. — Не правда ли, наш Бришо был восхитителен?

Сванн вежливо поклонился.

— Нет? Он вас не заинтересовал? — сухо уточнила г-жа Вердюрен.

— Ну что вы, сударыня, я был покорен. Он, может быть, больно уж категоричен, на мой вкус, и чересчур жизнерадостен. Мне в нем подчас не хватает сомнений и мягкости, но чувствуется, что он очень знающий и славный человек.

Расходились очень поздно. Первые слова Котара, обращенные к жене, были:

— Я редко видел госпожу Вердюрен в таком ударе, как сегодня.

— Кто, собственно, такая эта госпожа Вердюрен? Дама полусвета? — спросил Форшвиль у художника, которого пригласил к себе в экипаж.

Одетта с сожалением проводила его взглядом; она не смела уклониться от возвращения вместе со Сванном, но в экипаже не скрывала дурного настроения, а когда он спросил, хочет ли она, что бы он зашел к ней, процедила: «Ну разумеется» — и с досадой передернула плечами. Когда все разъехались, г-жа Вердюрен сказала мужу:

— Ты заметил, как по-дурацки засмеялся Сванн, когда говорили о госпоже Ла Тремуйль?

Она заметила, что, говоря о герцогине, Сванн и Форшвиль несколько раз опустили частицу «де». По ее мнению, этим они хотели показать, что не испытывают трепета перед титулами, так что она решила проявить неменьшую гордость, но не вполне уловила, какая грамматическая форма будет тут уместна. Так что речевые ошибки перевесили у нее республиканскую непримиримость: обычно она говорила «де Ла Тремуйли», а вернее, сокращала, как принято в кафешантанах и в подписях к карикатурам, и получалось что-то вроде «д’Ла Тремуйли», но теперь она поправилась и сказала «госпожа Ла Тремуйль». «Герцогиня, как говорит Сванн», — иронически добавила она с улыбкой, доказывавшей, что она просто цитирует и не несет никакой ответственности за такое наивное и смехотворное наименование.