В сторону света

— Понимаешь, дорогая, — глава семьи делает нарочито серьёзный голос, — ребёнок интересуется, не едят ли собаки людей. Я не могу оставить этот важный вопрос без ответа.

— И тебе требуется помощь?.. — женщина несколько раз ударяет себя кончиками пальцев по лбу.

— Лучшая помощь…

— Да, я знаю — не мешать папе. И всё же, родной, ребёнку пора спать. Завтра у неё шесть уроков и музыка.

— Ладно-ладно, — ответил отец, — всего десять минут.

— И ещё минуточка, — добавляет Виктория, но уже невесело. Ей хочется смотреть на снег, стоя у окна, поливать бесчисленное количество раз эухарис и говорить с папой.

Дверь спальни закрывается, и слышно, как мама начинает застилать в соседней комнате постель. Тик-так. Силуэты комнатных цветов на окне. Тюль с райскими птицами, и слабый свет ночника.

— Я знаю, что собаки не едят людей, дочка. Собаки — очень преданные человеку существа. Более того, им иногда присущи такие высокие человеческие качества, о которых даже люди не всегда помнят. Например, сострадание. Я расскажу тебе историю, которая случилась очень давно. Мне было столько же лет, сколько тебе сейчас. Твой дедушка, тогда ещё молодой, не седой, старался воспитать во мне, ребёнке, уважение и любовь к животным. Однажды мы пошли на прогулку, и он взял с собой Трезора. Это была немецкая овчарка, очень большая и страшная. Жил Трезор у соседа и всегда зло скалил зубы, когда видел меня поблизости. Он очень не любил детей за их баловство, да и мы частенько забрасывали его будку снежками и камнями.

— Ты так делал, папа? — Виктория посмотрела на отца с недоверием.

— Детству свойственна жестокость. Если бы наш эухарис мог говорить, то сказал бы, сколько листиков ты оторвала у него, пока была маленькой. Ты дёргала папу за усы, рвала книжки и ломала игрушки. Это нормально. Главное, теперь ты этого не делаешь, ты хорошая девочка с добрым сердцем.

Вика улыбнулась и задумалась.

Отец рассматривал свою дочь. Как он любил эту маленькую крошку, её густые волосы, большие глубокие глаза, это детское родное личико. Вот оно — главное дело жизни. Дело, которое делает нас, родителей, вечными. Вечными, потому что через десятки лет энный праправнук будет отвечать на подобный же детский вопрос. У правнука будут такие же, как у нашего героя, усы, его же голос, такие же толстые и торчащие вены на руках. Дитё, убаюкиваемое его историей, увидит Викины сны, ибо сны наши, подобно чертам лица, передаются из поколения в поколение.

— Что было дальше, папа?

— Мы пошли гулять, — мужчина трёт нос, пытаясь вспомнить детали. — Твой дед вёл Трезора на коротком поводке, чтобы тот не бросился на меня. Я шёл с другой стороны и видел злые собачьи глаза, которые пытаются улучить момент для броска в мою сторону. Я видел вздыбленную шерсть, голодную слюну на его громадных клыках. Я спросил отца, может ли собака полюбить меня. Он ответил, что главное — не показывать животному свой страх. Мы дошли до магазина, а я так и не мог сообразить, как можно не бояться такое чудище. Отец привязал Трезора к металлической трубе и ушёл покупать продукты. Было очень холодно, может, поэтому я, будто взбесившись, прыгал вокруг собаки и показывал ей язык. Мне было весело, я знал, что собака крепко привязана и не представляет для меня никакой опасности. Трезор не лаял, а просто смотрел в мою сторону с упрёком. Но тогда я не понимал этого. Вышло так, что твой, Вика, папа неожиданно поскользнулся и упал на трубу. Прямо высунутым языком на холодный металл… Язык в один миг примёрз, намертво приклеился к железяке. Я стоял беспомощный в полуметре от Трезора, пытаясь всё же вырваться. Сам себя поймал в ловушку… Пёс встал и оскалился. Было что-то злорадное в его глазах. Шаг, ещё шаг. Я заревел во весь голос. Сейчас Трезор будет меня есть.

Виктория зажмурилась, на её глазах выступили слёзы. Она вжалась в подушку и задрожала всем телом.

«Вот осёл, — промелькнуло в голове отца, — Рассказываю всякие гадости ребёнку на ночь».

— Вика, ты что? — горе-рассказчик постарался вложить в этот вопрос как можно больше весёлых ноток. — Всё закончилось хорошо. Трезор встал на задние лапы и лизнул меня в лицо. Понимаешь? Ему стало жалко трясущегося от страха ребёнка, он по-человечески сопереживал, по-собачьи искренне успокаивал меня. Я чувствовал его шершавый язык, тёплое дыхание.

Виктория заметно повеселела и даже убрала одеяло от лица.

— А как же язык, папа?

— Пришёл твой дед, увидел всё это безобразие и побежал в соседний дом за горячей водой. Забавно было видеть, как через некоторое время он появился из подъезда с дымящимся на морозе чайником в руках. С трудом, но язык мы отклеили. А с Трезором с тех пор мы стали большими друзьями и часто гуляли вдвоём.

Тик-так. На часах — одиннадцать. Силуэты комнатных цветов на окне. Из-за туч выглянула луна. В комнате стало светлее.

— Пап, теперь я хочу сказку про добрую собаку.

— Спи, малышка, спи. Папа пойдёт пока придумывать её. Сказку про добрых собак и добрых людей…