Пахнутка стоял, задрав голову, и глядел на танец фей в освещённом заревом пожара небе. Тёмный крылатый силуэт поднимался по спирали выше, и бело-чёрной хрупкой фигурки отсюда было не видать. Он никогда больше не увидит ни чудную приблуду-путешественницу, ни драконов – они отправились домой по реке Времени. Пожалуй, вообще ничего не увидит более после устроенного разорения.
Около ног воткнулась обмазанная чем-то горящим стрела.
Пахнутка вздрогнул и оглянулся: куда бежать-то? Огненные стрелы взмывали в ночную вышину и падали, не досягая цели, а вот бывший феевод, да под горячую руку – вполне себе подходящая жертва. Сквозь клубы дыма и снопы искр он услыхал чёткие злые приказы барона и скрипучий дядькин голос, повернулся и помчался прочь – петляя между ещё целыми теплицами.
Коротко стукнула стрела по плёнке, Пахнутка чуть не упал, что-то неотвратимо накатывало со спины – миг – и он заорал что есть мочи, когда шею окатило горячим дыханием, а земля ухнула вниз. Подвешенный за шиворот, он чувствовал, что выскальзывает, руки хватались за гладкие аршинные клыки над затылком – однако тут же хлопнулся на твёрдую драконью спину.
Слева и справа махали гигантские крылья, над головой разверзалась тёмная бездна, на земле золотились корочки пожара. Сзади прижалась Дара, обхватила трясущегося Пахнутку тонкими сильными руками и мурлыкнула в ухо:
– Тс-с-с-с. Хуже точно не будет! Верь мне.
Феевод боялся даже кивнуть. Он до боли вцепился пальцами в гладкие рельефные чешуйки и зажмурился, когда дракон выпустил струю пламени по одной ему видной цели.
За пазухой зашевелились две забравшиеся туда феи.
Мир мигнул и изменился.
Даха Тараторина
Велесов сад
– Плохо тебе, добрый молодец? – думал Радомир, не сбавляя шага. – Плохо? А это тебе потому плохо, что вчера пришлось шибко хорошо. Ну вот надо оно тебе было, а? Надо?
– Стой, паршивец! – преследователь, запыхавшись, остановился и согнулся в поясе, пытаясь отдышаться: сразу видать, не привык трудовой человек к беготне; ему бы в полюшке косой размеренно чирк-вжух, чирк-вжу-у-ух! В полюшке, спокойно, не торопясь, изредка прерываясь, чтобы пригубить молока из заботливо принесённой женой крынки, а если повезёт и та самая жена не углядит, то и сесть в теньке спревшего стога сена с кумом, достать бутыль, укутанную в тряпицу, чтобы не сильно нагревалась, да и закончить работу сильно раньше, чем припечёт солнце. Но нет: ему приходилось бежать, часто громко ругаясь, размахивать топором, коий, что уж, давно не мешало бы подточить, да прятать раскрасневшуюся позорно физиономию от соседей: как-никак, все видели, с какой довольной мордой выходил из их избы поутру конопатый наглый паршивец.