В стране чудес

– Кто ты, скажи? – не отвечал. Смотрел, а в глазах огоньки вспыхивали, зелёные да серебристые. Не отвечал.

Спрашивала Любомира. Почти каждый день спрашивала, зная, что нет ответа. Да и не надобен был! Кем бы ни был – ей-то все равно. Кем бы ни оказался – любила, чужого и родного, непонятного, нездешнего…

Только неспокойно было на душе.

Всё лето Любомира в лес ходила чаще обычного. Каждый день убегала, мол, та трава знахарке надобна, иная… С каждым днём всё сильнее ныло у девицы в груди, спать не могла, есть не могла. Маялась.

– Не заболела ли ты, доченька? – спрашивала мать. – Неужто свадьбой себя изводишь?

Извелась Любомира, совсем извелась. Да только не свадьбой.

Всё внимательнее смотрела на дочку Марьяна.

Всё чаще бросала на Любомиру знахарка тяжелый взгляд из-под бровей, на тощей груди тёплый платок поправляя.

Всё мрачнее становился Василь.

…Беда, как водится, не одна ходит. Снова в деревне человек пропал. На этот раз баба в озере утопла. Слыхали, вроде разговаривала с кем-то ночью, наутро к озеру отправилась. Да не вернулась.

А за Любомирой Стася следила. Бедовая девка была! Невысокая да неказистая: и лицом не вышла, и характером хитрая да злая. За Василём давно увивалась – больно хорош был – серьёзный, работящий. Жаль, никого, кроме Любомиры, не замечал. Вот уж свет клином сошёлся на ведьмарке черноглазой!

Шарахался от Стаси Василь. На кой ему такая, всех мужиков деревенских через себя пропустила? Ну и что, на Купалу и он не удержался, получила, что хотела, приставучая. Чай, не обещал ничего. Другое дело – Любомира. Гордая, неприступная. Нецелованная. Хорошая жена будет.

Да только люб Стаське был Василь, и Марьяниной дочери завидовала она чёрной завистью. Всё у той получалось лучше – и рушники ткать, и вышивать, и хлеб испечь, и песни петь. Жених – самый видный на селе парень! И стать Любомире дана, и коса цвета пшеницы! У неё-то, у Стаси, три волосины тусклые, и те кудрявятся, мелким бесом вьются. Как ни мыла волосы отваром трав, какие снадобья ни втирала – не густели волосы, не получался оттенок ромашковой золотинки, что у Любомиры от природы был. Не везло, так не везло. За что такое счастье одному человеку? Она, Стася, ведь лучше! Просто невезучая.

Но Василя твёрдо решила отбить. Она ему пара, а не Любомирка, дура набитая!

Раз увязалась следом за ней в лес. Страшно, да всё равно пошла.

Шла Стася тихо-тихо, чтоб ни травинки не смять, чтоб ни веточка не хрустнула. Так и добрела до озера.

Ах, Любомирка, ах, недотрога! С мужиком по лесу таскается! А хлопец видный, да только не нашенский какой-то. Нечеловечье в нем что-то.

Вдруг показалось, что заметил её парень Любомиркин. Как-то странно в ту сторону глянул, где Стася схоронилась.

– Ох ты ж, нечистый, – пробормотала она да сделала, не глядя, шаг в сторону. Оступилась, упала с обрыва в светлое, как стекло, озеро. Вода замутилась, забурлила, почернела, не успела девка глазом моргнуть, как со всех сторон к ней потянулись тела длинные, гибкие. Бледные руки схватили за плечи, за волосы, за ноги да на дно потянули. Чудом вырвалась, вынырнула на поверхность и заорала что было силы.

– Кто?! Кто там? – испугалась Любомира.

Парень на ноги подхватился, на озеро посмотрел. Мрачнее неба грозового стал.

– Спаси, – зашептала Любомира. – Тонет же!

Стоит её любый, не шевелится.

За руки его схватила, в глаза заглядывает.

– Ну спаси же! Нет? Я сама! – и к озеру рванула.

Догнал, схватил в охапку, держит. Не пускает. Только два сердца рядом колотятся, шальные.

– Русалкина добыча. Не отнимешь, Любомирушка!

А со стороны озера плеск отчаянный слышится.

– Спаси же, – умоляла Любомира. – Можешь же! Не знаю, почему – верю, можешь!

Вздохнул парень. Отпустил девицу, как зверь перед прыжком присобрался, зашипел по-змеиному – отпрянула Любомира, испугалась не на шутку, а её возлюбленный вдруг стал облик менять. В змея обратился, не в простого, а о четырёх лапах, с крыльями огромными, серебристыми. Зарычал утробно, сделал пару мощных взмахов, над озером взлетел. И нырнул, крылья сложив. Даже с берега видела Любомира, как забурлила вода, совсем почернела, слышала звуки, что доносились из толщи озера, крики нечеловеческие, и вдруг всё стихло. Вода успокоилась, посветлела.

Вынырнул змей. К берегу поплыл, в пасти девицу держит.

– Стаська, – прошептала Любомира. На змея глянула – чуть наземь не грохнулась.

Ни жива ни мертва стояла, глаз отвести не могла. Страшен был змей! Голову огромную рожки венчали, тёмные крылья растопырились, чешуя мокрая блестела и переливалась. Лапы – когтистые, мерзкие лапы. Очи сверкают сталью, зеленью. На Любомиру посмотрел – сердце зашлось, да не от страха. Глаза хоть и змеиные, да всё равно – его глаза! Да что ж она! Это ж он, её ненаглядный. Пусть змей, пусть – но это же он, он! Стасю спас.

Но ведь он же – тьма… Он людей губит. Про него говорили охотники? Похолодела девица, словно обручами железными сердце сковало. Что делать – не знает, не ведает.