В стране долгой весны

Но зима не отступала. По утрам иногда серело весеннее небо, и удары пурги с Ледовитого океана, короткие и хлесткие, напоминали о вечном бое в природе, в котором побеждают далеко не все. На Чукотке май тревожен, а то и трагичен…

Молодая оленуха лежит на склоне перевала, с тревогой поднимает голову и принюхивается. Большие розоватые в глубине ноздри вздрагивают, шевелятся влажные рыжие волосинки вокруг темного горячего и слегка подсохшего носового зеркала, короткие уши насторожены. Она отчетливо различает горьковатый, густой запах стланика, прошлогодней травы, подтаявших ягод, влажный запах снега. Оленуху мучает жажда. Животное медленно поднимается, широко расставляя ноги, похрустывая суставами, идет от куста стланика, под которым она лежала, через проталину к снегу. Глотает снег торопливо, взрывая широким, тугим носом волглый сугроб, чувствуя, как снег медленно движется вниз и приятно, всего на миг, холодит внутри.

Важенка знает: ниже по склону есть озеро, уже наполненное отстоявшейся синей водой, еле-еле пахнущей травой и ягодой, но не решается спуститься к нему. И хотя снег уже не утоляет жажды, все равно она глотает его с неудержимой, бессознательной жадностью.

Свое убежище оленуха облюбовала днем, когда табун копытил ягель неподалеку. Она вначале почувствовала непонятную тревогу, желание спрятаться, затаиться, а потом пришли первые приступы боли в брюхе. Неведомая сила повлекла ее в уединенное, хорошо защищенное место. Оленухе повезло: место оказалось сухим, отсюда хорошо просматривалась низина, поросшая чахлым кустарником с многочисленными бурыми плешинами-ягельниками.

Здесь, на возвышенности, оленуха чувствует себя в безопасности: развесистый куст стланика прикрывает ее сверху, сбоку — большой валун, видна низина, где паслось невидимое отсюда стадо.

Важенка осторожно вернулась в укрытие, боясь потревожить в себе боль, легла и, протяжно выдохнув, стала основательно, чувствуя особое наслаждение от этого, жевать жвачку.

Но вот она перестает жевать и прислушивается к себе. Боль накатывается волной, разрастается, охватывает от копыт до рогов, превращая тело в сплошной горячий, ничего не чувствующий ноющий комок. Боль тянет, выворачивает оленуху, и животное протяжно, но сдержанно, как бы в себя, стонет, пугаясь собственного стона, глаза затягиваются влагой.

В брюхе судорожно, точно сопротивляясь удушью, бьется нечто, причиняя жестокую боль, рвется наружу, к обособленности, к свободе, но не достигнув желанной свободы, это нечто разом успокаивается. Тут же приходит светлое, подобное солнечному дню облегчение. Боль исчезает, и приятная дремотная слабость наполняет тело. Оленуха вновь видит низину, кусты, серые плешины ягельника, белесую, с синими пятнами воды, ленту реки, но видит все еще в бесконечной размытости. Так бывает, когда олень съест несколько странных грибов. Изредка им попадались эти грибы: большие, с белыми крохотными пятнами по всей поверхности тугой шляпки. Стоит съесть один или два таких гриба — и тело наполняется мягкой слабостью, игривость, светлая беспечность теленка охватывает взрослого оленя.

Год назад оленуха была длинноногим быстрым теленком. Сильная пурга загнала ее с частью отколовшихся животных в далекие леса, где оленуха раньше никогда не паслась.

Люди не смогли найти оленей, и олени стали жить по тем законам, по которым жили их предки, вновь открывая эти законы для себя.

Жизнь теперь была иной. На табун часто нападали волки, медведи и росомахи, в животных стреляли из ружей и винтовок люди, которые ранее оберегали их и ухаживали за ними, оленям приходилось отыскивать корм в суровые дни зимних гололедов, укрываться от шквальных холодных ветров, спасаться от надоедливого гнуса и ненасытного овода, находить богатые ягелем и ветошью места.

Жестокие условия выкосили слабых. Но те, что остались, что перенесли гололед, погони волчьих стай, бескормицу и ураганные ветры, были крепки, выносливы, и от них должно было пойти потомство, способное выживать и побеждать.

Молодой самец — тыркылин, с мощной грудью, крепкой шеей, острыми рогами, главенствовал в их крохотном стаде. Это он, следуя таинственной памяти предков, привел животных в долину, где много корма, где можно укрыться от ураганных ветров.

Оленухе было полтора года, и впервые она почувствовала в себе странный огонь. Кровь в стремительном, неудержимом потоке вдруг застаивалась в крестце и тазе и горела там. Волны томительного озноба пробегали по всему телу. Беспокойство, непонятное и ранее неведомое, мучило сильнее жажды и голода — это пугало оленуху. Она бегала от важенки к важенке и приглушенно, точно боясь себя, хоркала. Старые самки лениво поднимали рогатые головы, смотрели на нее спокойно, с усталым равнодушием.