В стране долгой весны

Раньше молодая оленуха смотрела на возбужденного тыркылина с недоумением и испугом, как на что-то странное, выходящее из привычного, размеренного. Он бегал по стаду, принюхиваясь, присматриваясь к важенкам, приводя их своей неистовостью в трепет. Когда он приближался к молодой оленухе, от его резкого запаха она шарахалась в сторону. А теперь оленуха сама бегала по стаду, призывно, хрипло хоркая. Потом она увидела пасущихся оленей на другой стороне реки и кинулась туда, уже чувствуя тыркылина, его резкий, сильный запах, уже чувствуя необходимость и неизбежность встречи с ним.

Тыркылин услышал зов. Жизнь тыркылина подчинялась этому зову, как смене времен года подчинялась жизнь земли. Он поспешил оленухе навстречу, различая среди других ее особое хорканье. Его сильное тело, подчиняясь извечным законам, рванулось к оленухе сквозь кусты, не страшась подстерегавших в чащобе опасностей, не страшась всего, что могло отнять самую жизнь, ибо отклик на призыв избранницы значил куда больше, чем смерть.

Они встретились на взгорье. Молодая самка остановилась, потрясенная новизной ощущений. Страх перед существом, которое приводило ее прежде в трепет, был еще в ней, но более властная сила держала на месте. Оленуха замерла, чувствуя только его — властелина.

Тыркылин осторожно подошел к оленухе и коснулся носом ее горячего, переполненного томительным ожиданием тела. Потом оленуха почувствовала на себе тяжесть и побежала, не ощущая под ногами земли. Это был полет в какую-то расслабляющую пустоту — ради этого она оберегала себя от волков, ради этого искала и поедала корм…

Она остановилась. Ее покачивало от усталости. Тыркылин был рядом и, хоркая, косил на нее горящим глазом.

Тыркылин был весь день с молодой оленухой. В оленухе же росло и крепло равнодушие, а затем и неприязнь к избраннику, как к чему-то ставшему ненужным и тягостным.

Ночью она убежала.

Теперь она была спокойна, подобно воде в тихую погоду; она была наполнена мудрой осторожностью. Оленуха стала ненасытной и поедала все: ветошь, траву, ягель, зеленую листву.

Пошел снег. В ночи его не видно, но оленуха вдыхает похолодевший воздух и ее тревожит запах холодной чистоты.

Снег быстро покрыл тонким слоем подмороженную землю — от этого все вокруг осветилось. Тишина и этот отраженный свет предвещали скорую пургу.

И вновь, как будто просачиваясь извне, стала наступать боль. Слезы текли из глаз оленухи. Животное приглушенно, протяжно застонало.

Снег шел крупными, тяжелыми хлопьями, и легкий ветер крутил и гнал его в мерцающую даль. Снежинки при вдохе, попадая в ноздри, холодили, но не облегчали боль.

И вдруг пришла легкость. Страх, что боль может вернуться, заставил подняться на дрожащие ноги. Важенка хотела шагнуть, но почувствовала у задних ног что-то живое. Она повернулась и ткнулась носом в мягкий, влажный, еще горячий комочек плоти, пахнущий ею самой. Она стала нежно облизывать это беспомощное существо, и снова влага заволокла ее огромные фиолетовые глаза.

Крохотное существо упорно, точно в этом была цель его появления, пыталось подняться. Теленок вскидывал зад, как это делают взрослые животные, но тонкие, как травинки, ноги не держали. Оленуха все лизала и лизала влажную шерстку, перегоняя ее маленькими волнами от зада к голове, пьянея от материнской ласки.

Она забыла о жажде, все время мучившей ее, и о голоде. Теплый беспомощный комочек был теперь важнее всего, он был смыслом жизни, он был все еще неотделимой частью самой оленухи.

Порывы ветра становились все сильнее и сильнее. Белая снеговая круговерть, казалось, заполнила весь мир.

Анадырская низменность, примыкавшая с одной стороны к дикому, с ледяными ущельями и непроходимыми перевалами Корякскому плоскогорью, а с другой стороны к скалистому, с ледниками и обвалами хребту Пикульней, казалась укрытой тугим белым покрывалом. Прячась от гибельной пурги, здесь отстаивали свои жизни живые.

И так было всегда.

Пурга раздражает волчицу: голод от воя ветра еще нестерпимее. Инстинкт подсказывает: пурга может дуть несколько дней, и тогда голод окажется сильнее ее — он отнимет последние силы.

Волчица осталась одна. Это противоестественно, нарушает основы существования, делает жизнь уязвимой. Тот, кто был отцом ее волчат, погиб.

Зимой, в солнечный тихий день, их стая резвилась на небольшом озере. Волчицу выбрал широкогрудый сильный волк. Она была довольна: именно такой высоконогий и быстрый станет отцом ее будущих волчат.

Огромная рокочущая птица неожиданно, стремительно вынырнула из-за небольшого леска, отрезав волкам путь к спасению. Они кинулись по руслу реки к сопкам, чтобы укрыться в скалистых ущельях и забитых кустами глубоких распадках. Стальная птица метала в них огонь и свинец. Первыми погибли более сильные волки: они ушли далеко вперед. Пока птица разворачивалась, сотрясая тишину свистящим ревом, волчица, уже потерявшая легкость в беге, свернула в сторону и затаилась в овражке. Молодые волки, в числе которых был и тот, кто избрал волчицу, продолжали смертельный бег по руслу реки, к сопкам.