В Стране Дремучих Трав

— В моей лаборатории уникальной техники я ищу и, может быть, найду такой состав. Толщину его будут измерять десятыми долями микрона. Чешуйки бабочек… мыльные пленки!.. Здесь в лаборатории, в мире высоких точностей, я отыщу и установлю новый сверхпрозрачный и сверхпрочный состав. И состав этот пойдет на изготовление стандартов великого множества пластинок разной достаточно малой толщины. И физик объединится с художником и архитектором. И тогда предметы обихода, жилища, здания заиграют пред каждым из нас всеми цветами радуги.

«Так Думчев в чем-то прав! Так Думчев действительно что-то подсказал нашей науке! И не во всем опоздал!» чуть не вскрикнул я.

В дверь кабинета постучали. Вошел ассистент Калганова, высокий, бледный, очень неторопливый человек, посмотрел на меня спокойным, долгим взглядом серых глаз, поклонился и не спеша уселся на край большого кожаного дивана.

Калганов и ассистент заговорили о своих экспериментах над этим сверхпрочным облицовочным материалом. А я все думал о том, как обрадую Думчева. Нет! Не в письме об этом писать!

Завтра же на самолете я вылетаю на один день в Ченск, к Думчеву.

Калганов и ассистент продолжали свой разговор. А я уже переживал свою будущую встречу с Думчевым. И только отдельные слова их разговора долетали до меня: электролиз… покрытие электролизом… окислы на поверхности металлов… цвета побежалости… покрытие лаком…

Ассистент ушел.

Калганов сказал:

— Я написал письмо Думчеву: я поздравляю и благодарю его в этом письме.

— Дайте мне это письмо. Завтра утром я вылетаю на один день в Ченск, к Думчеву.

— Вот и вы теперь знаете, как и чем поздравить и обрадовать Думчева! Счастливого пути! — Калганов вдруг громко рассмеялся: — А Страну Дремучих Трав вы придумали так… для занимательности… Сознайтесь! А ваш Думчев просто энтомолог. Наблюдатель природы.

Я не сразу ответил:

— Дмитрий Дмитриевич! Иногда я вдруг сам себя спрашиваю словами поэта:

Былое! Было ль ты когда!

Уже поздно. Я стал прощаться. Калганов вышел из кабинета.

— Я провожу вас, — сказал он мне.

Мы пошли по тихим, слабо освещенным ночным коридорам института. Старик-швейцар отложил в сторону газету, встал, поклонился и распахнул перед нами дверь. Калганов вышел со мной из института. Он спустился на несколько ступеней и остановился. С деревьев в скверике стекали редкие капли дождя. С широкой московской улицы уже не долетал голос человека. Не слышно было и гудков машин.

Я молча протянул руку Калганову, чтобы попрощаться и уйти. Но он задержал мою руку в своей широкой теплой ладони.

— О чем вы думаете, Дмитрий Дмитриевич? — спросил я его тихо.

Он вздрогнул, точно опомнился, и сказал:

— Мечтаю… Только мечтаю… Больше ничего!

И, все еще держа мою руку в своей, он заговорил-

— Я вижу Москву будущего — с ее симфонией красок, зажженных лучом света. Когда-нибудь под самый вечер рабочие закончат облицовку зданий Москвы невиданным доселе облицовочным материалом.

И вот упал первый луч света! И сразу заиграли, «зазвучали» краски Москвы. Они переливаются, ослабевают, почти иссякают, тают — как звуки, как музыка. И вновь разгораются. Симфония красок — она зазвучала, загорелась, заиграла от луча света! Москва — город Солнца!

Знаете ли вы, что композитора Скрябина называли чудаком, когда он говорил: «Ведь каждому звуку соответствует цвет. Звуки светятся цветами… бемольные тональности имеют свой металлический блеск, а диэзные — яркие, насыщенные по цвету и без такого блеска…»

Скрябин хотел, чтобы исполнение его симфонии сопровождалось световой симфонией.

Что ж! Световая симфония так же возможна, как и звуковая. Но оркеструет эту симфонию — симфонию красок — физик-композитор. Он напишет эту партитуру.

И это действительно будет солнечная симфония! Симфония города Солнца!

И каждая улица Москвы предстанет перед нами в своем неповторимом ансамбле красок. А стены каждого дома в Москве расцветут радостным многоцветным ковром. Эти краски вечные! Навсегда! Потому что всегда над землей текут потоки света.

И в ответ на симфонию Москвы зазвучат под этими же лучами солнца световые симфонии в столицах братских республик.

И музыка эта, световая музыка, созданная лучом солнца, музыка, управляемая нашими физиками, будет звучать, пока светит во вселенной солнце, пока струится световая волна!

Глава 72 Доклад не состоялся

Коль ценность ты, но кроешься во мгле,

Таких сокровищ много на земле.

Низами

Дождь стучит по крыше больницы. Иногда громыхает на крыше лист кровельного железа, соскочивший, видно, со своих ржавых гвоздей. Налетает ветер. Чуть-чуть дребезжат стекла.

В палате у больного горит лампочка под синим абажуром.

Сергей Сергеевич болен. Думчев болен. Неужели я так и не обрадую Думчева? Не расскажу ему об его открытии?

Из Москвы я вылетел на самолете в Ченск; с аэродрома в Ченске поспешил прямо к дому Булай. С радостным, светлым чувством я вошел в хорошо знакомый мне дом. И только тут узнал от Булай о том, что произошло.