В Стране Дремучих Трав

Но когда дали занавес и я вышел на сцену, то сразу ощутил себя тем самым героем, чью роль мне надо было играть в спектакле. Все восстановилось — все слова пришли! Я жил жизнью своего героя. Спектакль был удачен! Он повернул мою судьбу: я был учителем в деревне, а в тот же год уехал в Москву. Держал экзамены в театральное училище. Потом стал режиссером.

Как странно, что вот уже несколько дней я живу вне моих обычных, постоянных переживаний, всегда связанных с театром! Сейчас я занят судьбой неизвестного мне человека — Думчева… Но ведь я режиссер…

…Голова моя тяжелела, веки слипались…

…Какой неровный пол с большими щелями на этой деревенской сцене! А я на него вступаю. Керосиновая лампа под потолком сильно коптит. Что за стук?.. Аплодисменты?.. Нет, это веничек боязливой соседки в доме, где жил Думчев. На минуту появилась Кручинина из пьесы Островского, а я — бездомный Незнамов — хочу ей что-то сказать, но забыл слова своей роли. Кручинина в черном шелковом платье с буфами. Да, но почему она седая и так гладко причесана? Ах, ведь это Булай!.. Резкий свет софита ударил мне — Незнамову — в лицо… Я проснулся. Яркий солнечный луч бил мне в глаза.

Я вскочил, сделал шаг и остановился… О чем? О чем, очень важном, я так настойчиво думал вчера?

Вдруг радостное чувство вскипело во мне, сердце забилось.

Моя профессия поможет мне отгадать загадку Думчева! Как мог я это упустить!

Зря я старался решать эту загадку методами чуждых мне профессий: не будучи ни ученым, ни следователем, ни сыщиком, я пытался при помощи их приемов подойти к разгадке.

Только приемами искусства, которым я живу, того искусства, которое я так долго и страстно изучал, я могу подойти к решению загадки Думчева.

Главное — пережить жизнь героя. Освоить его мир. Жить его жизнью. Стремиться к целям, которые он сам себе ставил.

И я уже начинаю понемногу ощущать поступки Думчева, как свои собственные. Это творческое состояние знакомо каждому актеру.

Все с большим и большим вниманием, все более и более сосредоточившись, я «вживаюсь», как говорят в театре, в роль Думчева. Его образ, привычки, настроения, чувства становились мне все ближе и ближе.

Скорей туда, где много лет назад завязался узел загадочных событий!

Выйдя в коридор гостиницы, я услышал: «Самоварчик вскипел… чайку попейте! Есть свежие бублики».

Это кричала приветливая широколицая буфетчица.

Но, до крайности боясь, что вся напряженность моей работы над ролью Думчева сорвется, что внимание мое рассеется, я махнул рукой, ничего не ответил ей и поспешил прочь из гостиницы.

Вот и лаборатория Думчева.

Я уселся в кресло доктора и оглядел его стол.

Справа от меня стоит спиртовка с обгорелым фитилем, рядом с ней — плоская фарфоровая чашка, на ней — чайная ложка. Сдунув с чашки пыль, я увидел какой-то порошок, напоминающий по кристаллам борную кислоту. Предо мной небольшой медный подносик, который стоит на каких-то бумагах с записями и вычислениями. На подносе — стакан, тарелочка и маленькая, с розочками, сахарница.

Налево — все разбросано в беспорядке: перевернутый штатив с пробирками, колбы, несколько тигельков и фарфоровых чашечек.

Итак, я — Думчев! Звонят колокола. Сегодня моя свадьба. Окно открыто. Чирикают птицы. Ясный летний день. Думчев слышит за дверью голос Арсеньевны:

«Сергей Сергеевич! Не желаете ли выпить стакан чаю и откушать слоеного пирога перед венчанием?»

Думчев не впустил ее в комнату.

Я придумал и повторяю все его движения, жесты, позы. Я направляюсь, как и он, к дверям, приоткрываю их, точно беру из рук в руки медный подносик. Делая все это и пытаясь угадать каждое движение Думчева в пространстве этой комнаты, угадать каждую секунду его действия во времени, ставлю подносик на стол перед собой на записи.

Я пью чай.

Шафер крикнул:

«Пора, Сергей Сергеевич! Невеста ждет!»

Колокола зазвонили резче.

Я — Думчев — вздрогнул и ответил: «Иду!»

Я протягиваю ложечку к сахарнице в попадаю… куда? Не в сахарницу? Нет, в фарфоровую чашечку с кристаллами, напоминающими борную кислоту.

Да! Так сделал Думчев. Вот почему чайная ложечка и теперь лежит на фарфоровой чашечке, а не в сахарнице.

А налево? Почему здесь все опрокинуто? Думчев, по видимому, ни на что не глядя, к чему-то метнулся и все опрокинул. Он безусловно к чему-то тянулся.

Я чувствую всю естественность, все правдоподобие поступков Думчева. Вглядываюсь и вижу: в одной из фарфоровых чашечек лежат три крупинки — пилюли, крошечные, едва различимые. Да! Направо — порошок, налево — три крупинки… Три крупинки…

Теплая радость охватывает меня. Так вот к чему тянулся Думчев! Три крупинки… Три крупинки… порошок… Ведь это слова из писем Думчева. Эти слова он настойчиво повторяет во всех своих письмах: «Не тронь порошка».

— Нашел! Нашел! — шепчу я.

Бережно ссыпаю порошок в пакетик. Кладу три крупинки в другой пакетик и спешу, почти бегу из лаборатории.

Глава 18 ФАНТАСТИЧЕСКОЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ