В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Том 3, часть 4

Я ничего не сказал на это. Да… это меткий удар, ничего не скажешь. Я знаю, что должен буду рассказать Тане, что здесь сделали с ней с моего позволения, но я не думаю, что надо делать это прямо теперь, в лоб, едва она пришла в себя. Всё же… это очень тяжёлый разговор, это страшное признание, что мы всё же уступили Вито, что мне пришлось сделать то, чего он хотел, притом гораздо больше, чем изначально. Надо сказать, здесь повторился мой собственный тезис о том, что вначале цена была меньше. Как страшно ударил меня тот бумеранг. Теперь они забрали и нашего ребёнка, а не только клетки Тани… И мне предстояло сказать ей об этом.

Вьюгин постоял возле меня некоторое время, наслаждаясь произведённым эффектом, разглядывал моё лицо. Я не мог спустить ему этого.

– А вы, Валерий Палыч, как бы ни при чём, да? Все ни при чём.

Он рассмеялся, очень довольный собой.

– Так это вы свои грехи оплачивали собственными детьми. Таниной плотью. Вы так гордились, что вы её муж, и вы же продали её, когда платить стало нечем.

Я долго смотрел на него. Ему приятно было воткнуть в меня копьё по самое древко и сейчас ворочать им в моей груди, превращая всё внутри в фарш. Но я и с этим фаршем выживу, не дождёшься, хуже, чем я сам, никто меня не казнит.

– Да, вы правы, Валерий Палыч, – сказал я. – Мне пришлось сделать выбор: похоронить мою жену вместе с будущим ребёнком или отдать ребёнка, отдать то, чего она не отдала бы и ценой жизни, сказала сама об этом… Так что да, мне пришлось выбирать. И не дай Бог никому стоять перед таким выбором. Вы этого не знаете…

– Я не делаю долгов, которые не могу оплатить собственными ресурсами.

– Уверены? Так вы мелко плаваете.

Вьюгин усмехнулся, нервно дёрнув ртом.

– А вы привыкли к рогам, не замечаете?.. Что там чешется на макушке, ах, да, рога… – усмехнулся он, очень довольный собой, изображая идиота-рогоносца.

Я рассмеялся, ну это уже проще, на эти шпильки мне плевать.

– Вы знаете, Валерий Палыч, благородный олень – король леса, и корону свою носит с гордостью. Мало на чью жену найдётся столько желающих, как на мою, и вы в их числе. Так что… своими слюнями теперь упиться можете. Ничего иного вам не достанется.

Он побелел и проговорил, дёрнув лицом:

– Расскажите Тане всё, что вы сделали с ней, и посмотрим, долго ли ваша гордая корона продержится на вашей голове. С какой скоростью Таня побежит от вас.

– И вы полагаете, она побежит в вашу сторону?

– Не сомневаюсь, – с улыбочкой, от которой его очень светлые глаза заискрились. – Но даже если бы она побежала во все стороны разом, я и тогда смогу перехватить её.

Я присел на подоконник, глядя на него, ростом я намного выше, так что, в таком положении мы стали наравне. Сложив руки на груди, я сказал, качая головой:

– Не сможете. Вы не можете. Сколько времени вы уже пытаетесь сделать это? Но ваши сети – обман, ваши объятия – ложь. Вы не даёте ничего, вы только берёте у неё. Вам надо научиться давать.

У него дрогнули губы, мне казалось, он наморщил нос, как пёс, готовый броситься.

– Посмотрим? – вот так и сказал, гад, с вопросом. С вопросом! Он будет смотреть! Воображает, что будущее за ним. Ну, нет…

– Конечно, – кивнул я и поднялся с подоконника, чтобы вернуться в палату, обходя его. – Конечно, Валерий Палыч, время всё расставит по местам. А пока я пойду к Тане.

– Что, вас выгнали?

Я обернулся на него и улыбнулся самой обаятельной из своих улыбок:

– Не-ет, меня ждут, – я сказал это так, чтобы он понял: меня ждут в отличие от него.

Таня обернулась, когда я вошёл, подняла руки к волосам, собираясь убрать их под резинку, но я подошёл, обнял её, зарылся лицом в их нежный шёлк.

– Танюша… милая…

Она обняла меня, тихо смеясь:

– А ты будто неделю отсутствовал.

– Да больше… Каждая минута без тебя как год.

Она засмеялась уже смелее:

– Ну, тогда ты редкостный долгожитель.

– Всё смеёшься над своим старым мужем, – я поцеловал её.

Я скажу. Я скажу всё, но не сейчас, она так мала в моих руках, она смеётся и шутит, она счастлива тем, что позади испытания, боль, опасность, что жизнь не закончилась, что её сердце, которое остановили и вскрыли, чтобы отремонтировать, снова завелось. И сейчас я скажу ей, что сразу после этого из её тела украли то, что ей намного важнее и дороже всего остального? Дороже меня точно… Я скажу. Я всё скажу, но пусть окрепнет хоть немного. Пусть хотя бы успокоится, разбить её радость моей тяжкой правдой сейчас я не хочу. Не могу…

Она попросила меня сдвинуть кровати вместе, и мы засунули, не раздеваясь, и обнимая друг друга, как когда-то, когда мы так спали, не познавая друг друга, как муж и жена, тихо обнимаясь во сне.

Утром над нами добродушно посмеялась Анна Ивановна, что приносила Тане завтрак. Потом её повели на анализы, на какие-то обследования, я удивлялся лёгкости, с которой она снова двигается, будто ничего и не было, будто и не было такой операции, будто бы неделю назад я не привёз её сюда, всю в крови, вытекавшей из её рта… Это казалось неправдоподобным.

С перевязки она пришла очень весёлой.