Если вы спросите врача или ученого-медика, почему мы стареем, то ответ в большей степени будет зависеть от области его специализации. Невролог, вероятно, объяснит старение накоплением поврежденных нейронов – клеток мозга, которые не обновляются с момента рождения. Кардиолог предположит, что старение вызвано износом сердца и артерий, из-за которого уменьшается приток крови к ряду жизненно важных областей. Клеточный биолог, скорее всего, укажет на свободные радикалы кислорода, появляющиеся в процессе нормального метаболизма, повреждающие ключевые компоненты всех наших клеток, в конце концов выводя эти клетки из строя. И так далее. Нетрудно представить, как при наличии стольких различных медицинских специальностей мы в итоге получает сотни теорий. Более того, до определенной степени многие из этих теорий могут быть верны одновременно.
…
Если воспользоваться аналогией с автомобилем, то ответ на вопрос «почему моя машина едет?» будет зависеть от того, спрашиваете ли вы об этом механика в автосервисе или физика. Механик даст вам «механистический» ответ, что неудивительно, подробно объяснив, как электричество идет от ключа к стартеру, запускающему двигатель при наличии топлива в баке. И когда мотор через коробку передач соединится с приводом на колеса, машина поедет. Физик же, вероятно, расскажет вам, что при сгорании бензина энергия, выделяющаяся при разрыве химических связей, превращается в кинетическую энергию, которая через ряд механических приспособлений может быть использован для совершения работы – движения автомобиля. Ответы обоих типов правильные, просто они относятся к разным уровням объяснения
СТАРЕНИЕ – это великий ребус эволюции, великий невидимка, который при этом заметен во всем живом. Он настолько связан с жизнью, что является ее производным, а не частной болезнью.
Попытка признать его величество старение отдельной болезнью принижает его значение и сложность. А когда выясняется, что цель такого признания только получить деньги, это уже никуда не годится.
Глава 2. Третий возраст
В понятии пожилого человека скрыт внутренний конфликт.
С одной стороны, это тот, кто уже достаточно пожил в этом мире, испытал все положенные для человека радости, обрёл ожидаемые жизненные блага и начинает задумываться о достойном уходе в мир иной. С другой стороны, пожилой человек достигает вершины в своём жизненном пути, приобретая всё необходимое для больших свершений, которые невозможны в более раннем возрасте. Отсюда две противоположные позиции в отношении к пожилому возрасту: финалистская и акмеистская. Иначе говоря, пожилой возраст можно рассматривать как начальный этап старости или как высшую стадию зрелости. Такой напряжённый внутренний конфликт пожилого возраста делает жизнь человека трагичной, трансформируя в определённом направлении его духовную структуру: осознание невозвратной утраты нужного для важного дела времени; крушение жизненных планов, корректировка которых и составление новых на данном этапе уже невозможна; тоска по несбывшемуся.Не существует четких границ и при определении хронологической старости, то есть того количества прожитых лет, после которого человека можно назвать пожилым или старым. Как уже говорилось, здесь многое зависит от достигнутого уровня благосостояния и культуры, условий жизни людей, менталитета и традиций того или иного общества. В разных обществах в разные периоды его развития границы пожилого общества несколько смещались. Так, например, Пифагор полагал, что четырем временам года соответствуют четыре периода жизни человека, каждый из которых равен 20 годам: период становления (до 20 лет); молодой человек (от 20 до 40); расцвет сил (40–60 лет); старость (60–80 лет). Авиценна считал, что возраст 50–60 лет – это уже начало старости.
С древних времен у людей сложилось двоякое отношение к старости. С одной стороны, она вызывала жалость, презрение, раздражение своей бесполезностью, с другой – представлялась возрастом, приносящим много новых ощущений, кладезем мудрости и активной деятельности. Цицерон в ответ на заявления его современников о бесполезной старости говорил: «Я мудр в том, что следую природе, наилучшей руководительнице, как бы божеству, и повинуюсь ей, ведь трудно поверить, чтобы она, разграничив прочие части жизни, могла, словно она неискусный поэт, пренебречь последним действием».