В стране «Тысячи и одной ночи»

Врачевателя бросили в самую темную, самую сырую камеру. Дни шли за днями. Царю уже не лежалось на подушках, он беспокойно метался из угла в угол. Его волнение все нарастало, и под конец придворные перестали узнавать своего господина. Он потерял аппетит, перестал мыться, а постоянные тревоги лишили его сна.

На сороковой день утром царь распорядился привести врачевателя. Того привели и велели дать объяснения.

– Ваше величество, – спокойно заговорил врачеватель, – сорок дней назад вы запросто могли умереть от ожирения. Я видел ваше состояние, но понимал: увещеваниями тут не помочь. Поэтому я заставил вас поволноваться в течение сорока дней. И теперь, когда вы сильно похудели, я готов прописать вам снадобья, которые наладят кровообращение в ногах.

*

Может, измазанные двери и уберегли нас от темных сил, но вот от жалящих мух – нет. Ничего подобного я в жизни не видел. Полчища насекомых облепили двери так густо, что хоть ложкой соскребай. Зохра привлекла к уборке сторожей, заявив: джинны – это по мужской части.

Рашана умчалась из дома ни свет ни заря, поминутно выкрикивая угрозы. К полудню мухи искусали меня с ног до головы. И я не выдержал – приказал Осману разделаться с мухами и вымыть двери.

Он явно расстроился.

– В таких делах спешить нельзя, – предостерег он.

Не в силах выносить это дольше, я ушел в кофейню «Мабрук», где за столиком на террасе увидел доктора Мехди. Он сидел на солнце и читал газету, просматривая сводку экономических новостей. На докторе была темно-бордовая джеллаба из плотной шерсти. И это при том, что жара стояла неимоверная. Он пожал мне руку и с усмешкой откинул капюшон.

Абдул Латиф, официант с увечными руками, подал мне пепельницу и чашку черного кофе.

Доктор Мехди снял очки для чтения и аккуратно сложил газету пополам.

– Хочу вам кое-что рассказать, – вкрадчиво начал он. – Видите ли, я – бербер. Может, вы и не заметили, но мы, берберы, народ очень гордый. До вторжения арабов страна была нашей. И мы до сих пор смеемся над ними, этими лентяями и слабаками. Берберы гораздо сильнее. А знаете, почему?

Я покачал головой:

– Даже не догадываюсь.

– Нас закаляют с детства, – сказал доктор. – Полвека назад в моей деревне существовал обычай: каждого новорожденного на седьмую ночь его жизни оставляли на склоне холма. Считалось: те, кто доживал до рассвета, получали благословение, их ждала долгая жизнь. Ну, а кто умирал, тех забирал к себе Всевышний.

К чему это доктор клонит? – недоумевал я, попивая кофе. Обычно все его истории были со смыслом.

Доктор перестал ухмыляться, он сморгнул.

– Есть и еще один обряд, который мы, берберы, проходим в детстве, – сказал он.

– Обрезание?

– И это тоже. – Доктор запустил руку в редкие седые волосы. – Каждый из нас ищет свою притчу.

Волшебный ковер снился мне семь ночей кряду.

Под конец лета вечера стоят тихие, тишину нарушают лишь лай собак да сумасшедший рев многочисленных ослов. Разбуженный доносившимся с улицы шумом, я вставал и шел через весь дом на террасу. В саду вовсю носились крыланы, воздух был напоен приторным ароматом дурмана, «трубы дьявола».

Ковер ожидал меня на газоне, его геометрически узоры четко выделялись в лунном свете. Я подходил и осторожно вставал – босыми ногами на шелк. Ковер слегка подрагивал в ожидании и, наконец, плавно поднимался.

Мы переносились через океан в царство чернильно-черных куполов и минаретов. Ковер будто читал мои мысли: устремляясь вниз, летел по узким улочкам огромного спящего города. Я видел запертые на ночь чайные, затаившихся воров, стражу у дворца правителя… Ковер забирал влево, перелетал через парапет, и вот мы уже зависали над дворцовыми палатами. За покоями правителя высилась четырехстенная башня: выложенные камнем стены покрывал мох. Дверь в башню была заперта на засов, по обе стороны стояли часовые. А в самой башне томилась та самая девушка, которую я видел на празднестве. Она с грустью глядела на тлеющие угли.

Зохра сказала, что без сомнений сон вещий, и что ее подруга Сукайна сможет его истолковать. Подруга жила за пекарней в соседнем квартале Хай Хассани и умела разобраться в потемках чужой души. После недели бессонных ночей мне следовало прибегнуть к ее помощи, но в ушах стоял голос доктора Мехди: берберы ищут свою притчу.

В пятницу утром я вышел из дома и увидел, как сторожа суетятся возле входной двери. За ночь вся ее поверхность покрылась знаками и цифрами. На этот раз их было больше. Они были начертаны белым мелом, за исключением одного-единственного слова – оно было розовым. Значки арабской вязи складывались в слово «мут» – «смерть».

Осман, Хамза и Медведь выстроились в ряд. И заявили: снова необходим мед, и как можно быстрее.

– Ну, уж нет, с меня хватит, – сказал я.

– Но джинны вернулись, – настаивал Хамза. – Если сидеть сложа руки, будет только хуже.

Растолкав сторожей, вперед протиснулась Зохра и с суровым видом принялась вторить Хамзе:

– Он прав, уж поверьте мне. Я знаю, что говорю.