В стране у Карибского моря

Таким образом, только на гондурасском берегу удалось соорудить несколько примитивных школьных зданий. Посетив их, я искренне посочувствовал учителям. Кругом была первозданная глушь. Здесь, в этом самом дальнем закоулке страны, не было вообще никаких дорог. Единственным путем сообщения с внешним миром для них, как и для коренных жителей, служила река. Река была и единственным украшением ландшафта, видимым с их маленькой поляны в галерейном лесу, и местом купания, и источником питьевой воды, и средством общения учителей между собой. По реке же, двигаясь сначала вверх по течению, потом по ее притокам, потом по илистым тропам через суампу и наконец через лагуну Каратаска, можно было за несколько дней добраться до Кауркиры, чтобы закупить припасы и повидаться со свежими людьми. Так поступали местные жители. Это же предстояло и учителям, если они не хотели окончательно одичать. Жизнь на этих уединенных форпостах просвещения требовала немалого напряжения сил и большой твердости духа. Когда я завернул как-то к одному еще очень юному учителю, который раньше жил в столице, он заплакал от радости, и я отнюдь не смеялся над его слезами. И мне нелегко было снова оставить его в одиночестве. Никогда не забуду, как он стоял на высоком берегу и махал мне на прощание рукой с выражением смертельной тоски и безнадежности.

Единственным утешением для этих пионеров школьного дела могло служить доброе, радушное отношение малочисленных местных жителей. Я повидал их всех, живущих здесь в Умуру, Батикере, Тубурусе, Сакулае и Тикиварае, за исключением тех, кто во время моего посещения был где-нибудь на полях. Ибо кто из них пожелал бы пропустить такое редкое событие, как приезд постороннего, тем более иностранца? Они казались мне выходцами из какого-то давно исчезнувшего мира.

— Amigo, que tai (Друг, как дела)? — с таким приветствием, составленным из немногих известных им испанских слов, подходили они ко мне, сияя от радости. Они приносили бананы, яйца, рис. От той малости, что у них была, они были рады отдать последнее прохожему чужестранцу, который для них был настоящим гостем. У одной из хижин хозяйка энергично поманила нас к берегу реки, где рос сахарный тростник, и торжественно вручила мне два толстых стебля.

— Presente (Подарок), — сказала она, радостно улыбаясь.

Я принимал все эти дары, ибо люди дарили от души, и отказаться — значило нанести обиду. В качестве ответных подарков я раздавал, насколько позволяли мои запасы, таблетки от малярии, и без сожаления раздарил почти весь свой атебрин. Здесь в нем была большая нужда, ибо малярия собирала в Москитии богатые урожаи. Во влажных береговых лесах мошкара водилась в таком количестве, что порой нам приходилось непрерывно размахивать ветками, защищаясь от нее.

Моя единственная встреча с гондурасскими солдатами-пограничниками произошла в Канко, деревушке из пятнадцати хижин, стоявшей у ручья с широкой болотистой поймой близ низовий Рио-Крута. Коменданте с очень самоуверенными манерами встретил меня потоком празднословия, весьма скудным ужином и совсем уж микроскопическим количеством кофе, приготовленного в маленьком пузатом кофейнике. За все это, верный традиции своих земляков, он взыскал с меня грабительскую цену. Он был ладино и прибыл сюда из нагорья, но уже давно жил в Москитии и рассматривал себя ее самодержавным повелителем.

— Я совершенно независим от властей в Тегуке, — хвастал он. — Они ни черта не беспокоятся о своих гарнизонах на побережье — ну и нам на них наплевать. Военная оборона и защита национальных интересов Москитии — это задачи, которые мы, коменданте, решаем вполне самостоятельно, — добавил он, исполненный важности.

— А кто поставляет вам солдат? — осведомился я.

— Мы вербуем их сами сроком на один год, и платим им тоже сами.

У меня хватило такта не спросить, откуда коменданто берут на это средства. Я уже знал, что свои издержки они покрывают за счет жестоких поборов с местного населения. Мой собеседник пользовался у мискито но лучшей славой. Сидя напротив, я глядел ему в лицо, и у меня складывалось впечатление, что ему не зря приписывают не одно убийство.

Но я спросил о другом:

— А велик ли у вас гарнизон?

Он немного замялся, но быстро оправился и внушительно заявил:

— Здесь, в Канко, под моим началом находится в настоящее время четыре человека, но часто бывает и шестеро. Еще двое постоянно находятся на посту у устья Круты. Они там на самообеспечении, — дополнил он, великодушно предоставив мне самому догадываться, как практически осуществлялось это самообеспечение.

Такова была здешняя «могучая военная оборона». В Кауркире располагалось еще около дюжины солдат с начальником. Больше никаких воинских сил в Москитии я не встречал. Воображаю, как бы выглядела защита национальных интересов, если бы «ники» вдруг в самом деле всерьез задумали продолжить свое продвижение.